Моя навсегда - стр. 21
Санитарка в приемнике яростно возила шваброй по полу и ругалась на всех подряд. Женщина в окошке регистратуры как робот повторяла механическим голосом:
– Посторонним справок не даем.
– Да я не посторонний! Мы двадцать лет живем через стенку. Это дети ее посторонние, уехали, совсем забыли старуху. А я же… каждый день… Ну, пожалуйста, девушка, миленькая! Ну, посмотрите. Сви-ри-до-ва. Анна Матвеевна, – упрашивал мужчина женщину за стойкой. – Мне хотя бы узнать, как прошла операция, ну и может, принести чего…
– Ещё раз повторяю, справок не даем. Только родственникам.
Мужчина досадливо выругнулся, махнул рукой и расстроенный отошёл от окошка.
Ромка бы в другой раз и спрашивать ничего не стал, но его не отпускало жгучее желание, даже потребность, узнать про Олю. Регистраторша безучастно спросила, кем он ей приходится.
– Никем, – честно ответил Ромка.
Она даже вскинула брови то ли с удивлением, то ли с возмущение.
– Я же говорю… – начала она с нотками раздражения. И вдруг улыбнулась, словно узнала старого знакомого. – Как ты сказал? Зарубина Ольга? Девчонка, которая тонула? А ты же Рома? Сын Маргариты Сергеевны? Это же ты девчонку спас! Молодец! Маргарита Сергеевна, наверное, очень гордится? А Зарубина… нормально всё с ней. Может, хочешь её навестить? Второй этаж, палата двадцать три. У них там, правда, сончас ещё… Но ничего, я сейчас позвоню туда на пост, договорюсь, тебя пропустят.
Ромка почти привык, что имя матери было в Кремнегорске как золотая пайцза, открывающая для него практически все двери. Но иногда становилось не по себе и даже немножко стыдно за такие преференции. Ромка слышал, как за спиной метался мужчина, переживающий за некую Свиридову Анну Матвеевну, и не мог вот так взять и пройти, когда других, по сути, послали. Да и потом, что он ей скажет? Привет, как себя чувствуешь? Давай познакомимся? Ну, глупо же.
– Да нет, не надо, я потом приду, когда положено.
Ромка поскорее вышел в больничный двор, обогнул здание, прикидывая по памяти, куда выходит окно двадцать третьей палаты. Примерно сообразил, но сомневался то ли оно второе от края, то ли третье. Минуты две изучал, задрав голову, как вдруг в одном из них показалась она. Оля Зарубина. Это вышло так неожиданно, что Ромка не успел ни смутиться, ни отвести взгляд. А, может, и не захотел. Так он и стоял, неотрывно на нее глядя, потеряв счет времени.
Оля тоже замерла у окна и тоже смотрела на него. И хотя оба молчали, но Ромке казалось, что они общаются. Говорят друг другу самое важное. Потому что взглядом только о важном и нужно говорить. Наверное, именно в тот момент он и осознал до конца: это любовь. Не влечение, не влюбленность, не страсть, не интерес. Потому что любовь больше, чем всё вместе взятое. Она даже больше, чем жизнь. Ведь жизнь кончается, а его любовь – навсегда. Так ему тогда казалось.