Литературоведческий журнал №38 / 2015 - стр. 34

о тех событиях, которые в пещере (во сне наяву) были Дон Кихотом пережиты? Этим событиям, имеющим прямое отношение к миру рыцарства, к рыцарским романам, к сакральным («метафизическим») смыслам рыцарства, будет посвящена следующая, XXIII, глава, накрепко (как каторжники?) сцепленная с предыдущей, но вовсе не упомянутая в списке трудов Пьера Менара70.

Правда, повествующая о Пьере Менаре, в конечном итоге указывает: «Признаться ли, что я часто воображаю, <…> будто я читаю “Дон Кихота” – всего “Дон Кихота”, как если бы его придумал Менар». И здесь же упоминается еще одна глава: «Недавно ночью, листая главу XXVI, – за которую он никогда не брался, – я узнал стиль нашего друга и как бы его голос в этой необычной фразе: “Речные нимфы, скорбная и влажная Эхо”. Это впечатляющее сочетание эпитетов, обозначающих моральные и физические качества, привело мне на память стих Шекспира, который мы как-то вечером обсуждали: Where a malignant and a turbaned Turk…» (ХЛБ: I, 318). В соответствующей главе Первой части («в коей речь идет о новых странных поступках, которые Дон Кихот в качестве влюбленного почел за нужное совершить в Сьерра-Морене») Дон Кихот превращался в поэта и «вырезал на древесной коре и чертил на мелком песке стихи, в коих изливал свою тоску, а также воспевал Дульсинею» (ДК: 1, 253). Цитируемый Борхесом фрагмент обладает характерной субъектно-смысловой двойственностью: в тексте нимфы и Эхо вовсе не существуют сами по себе: к нимфам и к Эхо вроде как обращены инвокации («вопли» – «quejas») самого стихотворствующего Дон Кихота (т.е. все эти слова как будто принадлежат речи персонажа), но эти инвокации дословно передаются повествователем (т.е. как бы повторяются повествователем), но такого рода инвокации, призывания нимф, фавнов, сильванов, иные всевозможные обращения к «одухотворенной» природе71 читаются как общие места – топосы пасторального кода, развертывание которого принципиально предполагает ответность окультуренной природы поэтическому призыву (т.е., в сущности, это ничьи слова, они не принадлежат никому конкретно, но повторяются как необходимая жанровая условность). Но пасторальная приобщенность к одухотворенной природе как бы дополняет те собственно жанровые перспективы (плутовскую, рыцарскую), которые присутствуют (намечаются) в XXII главах…

Упоминая XXII главу, Борхес, наверное, подразумевал, что читатель «Пьера Менара» обратится к обеим главам из обеих частей романа Сервантеса; что читатель будет Сервантеса продолжать читать и перечитывать, что читатель будет погружаться и в