Литературоведческий журнал №38 / 2015 - стр. 24

, чувствуют под собой ад, а над собою рай. Движение в горизонтальной, безакцентной и бесценностной системе координат суетливо и лишено смысла. Следует добавить к этой бахтинской установке, что в сказочной, уводящей за горизонт будущего горизонтали народной утопии («за морями, за долами») также можно усмотреть как бы положенную на землю существенно-ценностную вертикаль художественного пространства.

Начало Нового времени в литературе, особенно в его вершинных проявлениях (Сервантес, Шекспир) привлекает особое исследовательское внимание, когда мы хотим уяснить себе, как именно художественное пространство отражает эпохально обусловленные, а не более исторически мелкие или случайные трансформации. Некоторые важные замечания успел сделать сам Бахтин. Соглашаясь с тезисом Эрнста Кассирера из его работы «Индивид и космос в философии Ренессанса» (1927), Бахтин пишет: «Если нет абсолютного верха и низа, то все моменты бытия одинаково приближаются к Богу. Отсюда и новые формы религиозности. Поскольку нет абсолютного центра, – каждое бытие, каждая индивидуальность получают центр в себе самом. Отсюда оправдание индивидуальности»55. Одновременно возникает пафос разрушения замкнутого, иерархически выстроенного космоса, восходящего к Аристотелю, и пафос бесконечного и безмерного, пафос открытости мира, часто выраженного в мотиве дороги, пути по большому миру. Так, у Шекспира трагедия индивидуальной жизни как таковой вложена в «Макбете» в форму трагедии венца-власти с его «существенной топографичностью», т.е. космически предельным миром ценностей. Ведь преступление самой индивидуальной жизни как таковой ориентировано в драме по вертикали как падение и взлет. Во всех образах, персонажах, метафорах Шекспира даны оба полюса – ад и рай, жизнь и смерть, ангелы и демоны, в игру их вовлекаются стихии всего мира, и внизу всегда зияет ад, а вверху сияет небо. Действие и жест, совершаясь в бытовой обстановке конкретного места действия, одновременно поэтически включены в космос «топографической» сцены, совершаясь в координатах ценностно осмысленной Вселенной. Сцена Сервантеса также «существенно топографична», хотя, конечно, у него нет драматургии, равной шекспировской.

Не только во всем тексте «Дон Кихота», но в целом в творчестве Сервантеса легко наблюдать прочный, постоянный мотив соединения suelo (почва, земля) и cielo (небо). В сервантесовских сонетах он образует опорные рифмы, никогда не исчезает надолго в драматургии и новеллах, но особенно важен в «Дон Кихоте». Со «suelo» связан прежде всего Санчо, и недаром тема «земли, по которой ходят просто ногами», организует его центральный монолог при уходе с Баратарии: «Это так же верно, как то, что на небо без крыльев не взлетишь (como volar al cielo sin alas)… Пусть здесь на конюшне останутся муравьиные крылышки, что на беду вознесли меня ввысь… а мы лучше спустимся на землю и будем ходить по ней просто ногами (y volvamos a andar por el suelo con pie llano)»