Конец всех песен - стр. 5
Энергично выпрямившись, Джерек скинул сюртук, который укрывал его ночью. Он не ожидал увидеть свою любимую во всем ее совершенстве, во всей прелести. Это видение затмило все мысли. Джерек с нетерпением ждал продолжения, но она умолкла, откинув локоны и поджав самые милые из губ.
– Ну и что же? – сказал он.
Медленно, сквозь радужную мглу, из тени в свет, показалось ее лицо. На губах застыл вопрос.
– Амелия? – он осмелился произнести ее имя. Веки ее опустились.
– Что это? – пробормотала она.
– Что это было? Призрак? Я жажду услышать ответ. Ее губы искривились чуть капризно, глаза продолжали изучать песок, который она шевелила острым концом своего полурасстегнутого ботинка.
– Ответа нет. Уэлдрэйк не говорит. Это риторический вопрос. – Такая рассудительность, столько здравого смысла… Чувство превосходства, смешанного со скромностью заставило ее ресницы подняться на миг и быстро опуститься. – Все хорошие поэмы – кладезь рассудительности и здравого смысла, да будет вам известно, мистер Карнелиан. Эта поэма о смерти. Уэлдрейк вообще много писал о смерти – да и сам умер преждевременно. Моя кузина подарила мне «Посмертные поэмы» на двадцатилетие. Вскоре она умерла от чахотки.
– Значит, вся хорошая литература о смерти?
– Да, серьезная литература.
– Разве смерть серьезна?
– Во всяком случае, это конец, – Амелия тут же поспешила исправить оплошность, посчитав свои слова циничными. – Хотя, по-настоящему, это начало… нашей реальной жизни, вечной жизни… – Миссис Андервуд повернулась к солнцу, которое уже поднялось выше и потеряло былое великолепие. – Вы, Джерек, имеете в виду, в Конце Времени? В нашем собственном домике? Не обращайте внимания, – она запнулась, продолжив затем неестественно высокопарным тоном. – Бог покарал меня, лишив в последние часы общества собрата-христианина, – каждое слово ее было пронизано фальшью и неискренностью.
Провизия, оказавшаяся в корзине, настолько расслабила ее, что сейчас она почти приветствовала немудреные ужасы голода, предпочитая их реальной опасности отдаться этому шуту, этому невинному младенцу, неискушенному жизнью (хотя отважность и великодушие Джерека не вызывали никаких сомнений, и Амелия признавала в нем мужественную и благородную личность). Она безуспешно пыталась реанимировать прежнее состояние безысходности, которое сейчас казалось ей как нельзя более подходящим.