Конец всех песен - стр. 4

– Это может вам пригодиться, – сказал он, убрав остальные предметы назад в сундук и вновь закрепив застежки. – Пожалуй это все, что я в состоянии сделать для вас. Мы не можем вернуться вместе. Вы же не хотите встретиться с собой посреди площади Ватерлоо? – засмеялся он.

– Вы имеете в виду площадь Пикадилли, сэр? – нахмурившись спросила мисс Андервуд.

– Никогда не слышал о ней, – ответил путешественник во времени.

– А я никогда не слышала о площади Ватерлоо, – сказала она.

– Вы уверены, что вы из 1894 года? – незнакомец обеспокоенно почесал щетину на подбородке. – Я думал, что прошел полный круг, – пробормотал он. – Хм, вероятно, эта вселенная отличается от той, что я покинул. Может быть, для каждого нового путешественника во времени возникает новая хронология? А может число вселенных бесконечно? – его лицо оживилось. – Должен сказать, это было прекрасное приключение. Вы проголодались?

Миссис Амелия Андервуд удивленно подняла прекрасные брови. Незнакомец показал на корзину.

– Моя провизия, – сказал он, – в вашем полном распоряжении. Я рискну отправиться без еды до следующей остановки – надеюсь, в 1895 году. Ну, мне пора.

Он поклонился, прощально помахав кварцевым стержнем. С трудом уместившись на седле, путешественник вставил стержень в желобок и отрегулировал другие приборы. Миссис Андервуд в это время поднимала крышку корзины. Ее лица не было видно, но Джереку показалось, что она еле слышно напевает себе под нос.

– Желаю удачи вам обоим, – бодро попрощался незнакомец, – уверен, что вы не застрянете здесь навечно. Это маловероятно, не так ли? Я имею в виду, какая бы была находка для археологов, ха, ха! Ваши кости…

Раздался резкий щелчок, когда незнакомец сдвинул свой рычаг, медь заблестела, стекло замерцало, что-то, казалось, быстро начало вращаться над головой незнакомца, он и его машина стали полупрозрачными. В лицо Джерека ударил неожиданный порыв ветра, возникшего ниоткуда, а затем путешественник во времени исчез.

– О, смотрите, мистер Карнелиан! – воскликнула миссис Амелия Андервуд, извлекая свой трофей. – Цыпленок!

Исчезнувшая было перед появлением незнакомца напряженность, возникла вновь и все еще существовала между возлюбленными (ведь они стали бы возлюбленными, если бы не воспитание миссис Андервуд), когда они провели две беспокойные ночи на ложе из папоротника и ничто, кроме любознательного внимания маленьких моллюсков и трилобитов не угрожало им, а тем, в свою очередь, нечего было бояться благодаря корзине, набитой консервами, бутылками в количестве, достаточном для поддержания сил целой экспедиции в течение месяца. Ни крупные звери, ни неожиданные перемены погоды не страшили наших Адама и Еву. Ева в гордом одиночестве не могла разрешить внутренний конфликт, а Адам пребывал в недоумении, впрочем, уже привычном, поскольку неожиданные перемены и капризы судьбы составляли самую суть его существования до недавнего времени. Он почти забыл о своих прежних настроениях, пока однажды на заре силурийского утра, утонченная красота которого превосходила любое произведение искусства, эти настроения не пробудились с новой силой. Огромная половинка солнца так заполняла линию горизонта, что окружающее небо сверкало тысячами оттенков цвета меди, и каждый солнечный луч, распростертый над морем, имел свой неповторимый цвет – голубой, желтый, серый, розовый – сливаясь в сплошную гамму в вышине над пляжем и заставляя желтый песок сверкать белым светом, превращая известняк в мерцающее серебро. Каждый листик папоротников казался живым и разумным. И среди всего этого великолепия природы в центре малинового полукруга вырисовывалась хрупкая изящная фигурка в темно-янтарном бархатном платье, с роскошными золотисто-каштановыми волосами, обжигающими, словно пламя. Нежность шеи и тонких рук сравнима была разве что с бледным маком. Но это было не все. Прекрасная и неповторимая мелодия лилась из ее уст. Ее, только ее звонкий и чистый голосок декламировал стихотворение, никак не ассоциировавшееся с окружающим пейзажем.