Колье с лукавой змейкой - стр. 1
Глава 1
– Товарищи! Ставлю вопрос на голосование… – секретарь городской ячейки Российского коммунистического союза молодёжи Шкурыба окинул взглядом левую половину помещения, где проходило собрание комсомольцев.
Секретарь Шкурыба, человек с широкими ноздрями и вытянутыми челюстями, что придавало ему сходство с конём, был в дополнение к этому сходству, будто сбруёй, опоясан портупеей, какую носили некоторые красные командиры на фронтах гражданской войны. Сам Шкурыба тоже немного воевал – не командиром, а бойцом, зато теперь пошёл на повышение по идеологической линии.
Зал комсомольского клуба, устроенного в бывшем доме купца Тюкина, оказался забит под завязку: на шестом году революции городская комсомольская ячейка стремительно пополнялась. Десятки горящих глаз смотрели на секретаря Шкурыбу и в совокупности с зажигательными лозунгами кумачовых транспарантов, которыми были увешаны все стены, и пламенными речами самого Шкурыбы создавали в каменных купеческих стенах атмосферу кузнечного горна, где плавится сталь новой жизни.
Ещё совсем юная комсомолка Лизанька и её столь же молодой муж Филипп с приколотыми на груди значками «КИМ» – Коммунистический интернационал молодёжи – хоть и находились от секретаря Шкурыбы в правой половине зала, куда Шкурыба смотреть избегал, были воодушевлены происходящим столь же страстно, как все молодые люди вокруг. Лизанька с тонкими, словно карандашом нарисованными, чертами, задумчивым взглядом карих глаз и выправленной на грудь редкой косой, сцепленной узорчатой заколкой, изредка в порыве невольной нежности дотрагивалась до локтя Филиппа, парня надёжного, цельного, честного, что сразу и безошибочно угадывалось в его манере говорить, ходить и даже слушать. Филипп и Лизанька не пропускали ни одного комсомольского мероприятия – субботника ли, собрания, или похода агитгруппы, – чувствуя себя здесь своими в одной большой комсомольской семье.
– …Ставлю вопрос на голосование… – повторил комсомольский секретарь Шкурыба и замолк, поскольку, забывшись, обратился к запретной для него стороне зала.
Запретная сторона, по сути, не была никакой запретной, а была такой же, как и другая часть зала, точно так же заполненная комсомольцами городской ячейки. Просто перед лавками первого ряда запретной стороны сидела, склонившись за будуарным купеческим столиком, восемнадцатилетняя комсомолка Нюся, которая по предложению самого Шкурыбы вела протокол сегодняшнего собрания. И стоило секретарю Шкурыбе только обратиться к правой половине аудитории, как взгляд его сам собой сползал на склонённую голову Нюси, на Нюсину шею и спину, и секретарь Шкурыба сбивался, если не смысли, то с необходимого настроя, и ему стоило усилий вспомнить, зачем он здесь находится и что собирался делать дальше.
Оторвавшись взглядом от комсомолки Нюси, секретарь Шкурыба восстановил в памяти цепочку предшествующей речи, повернулся влево и продолжил:
– Кто за то, чтобы принять резолюцию нашего комсомольского собрания в поддержку борющегося пролетариата Европы, прошу поднять руки!
Зал, и в той части, к которой обращался секретарь Шкурыба, и в той, куда Шкурыба старался не смотреть, голосовал единогласно. Комсомолец Филипп, вскинув руку, даже прыгнул вслед за ней, и его жена Лизанька, засмеявшись этому, присоединилась к дружным аплодисментам, вспыхнувшим на волне общего единения и сознания причастности к мировым революционным процессам.
– Резолюция принята единогласно! – провозгласил секретарь Шкурыба, с трудом перекрикивая аплодисменты.
Комсомолец Филипп отчаянно хлопал и улыбался, его жена Лизанька не сводила с него глаз, хлопала и тоже улыбалась, и все вокруг хлопали и улыбались.
Попросив у зала тишины, секретарь Шкурыба продолжил:
– Второй вопрос в повестке дня – создание коммуны на базе нашей комсомольской ячейки. Товарищи! Революция отменила частную собственность как основу эксплуататорского общества. Имущество помещиков и капиталистов экспроприировано и передано трудовому народу…