Кофемолка - стр. 4
– Физкультпривет, – пропел Алекс и скакнул через порог поцеловать руку Нине. В свои двадцать девять лет он, скорее всего, был последним представителем нашего поколения, говорящим “физкультпривет”. Его спутник, отставая на шаг, стал скромно расстегивать многочисленные пряжки своей нейлоновой лыжной куртки. Оливер занимал всю прихожую. Его рукава свистели по обоям.
– Хотите узнать потрясающий факт про Оливера? – спросил Блюц.
– Он питается воздухом? – с надеждой спросил я. – Мы готовили на восьмерых.
– Ой, да ладно тебе. Скорее, пошли, пошли, пошли. – Блюц ухватил меня и Нину за рукава и потянул нас на кухню. Добравшись дотуда, он, впрочем, временно забыл предмет разговора.
– О, – сказал он, оглядывая кулинарный хаос и принюхиваясь. – Кулинария высокого класса.
Был ноябрь, и мы соорудили довольно тяжелое меню: салат из яблок пепин и фенхеля, банья кауда и тушеный бычий хвост с картофельно-чесночным гратеном. Нос привел Блюца к самой большой кастрюле. Блюц приподнял запотевшую крышку и застыл на минуту, задумчиво созерцая бурлящий в темных соусных недрах бычий хвост.
– Ты хотел рассказать нам что-то про Оливера, – напомнила Нина.
– Ах да, – встрепенулся Алекс, опустив крышку и перейдя на оглушительный театральный шепот. – Вы знаете, где он работает?
– Судя по твоему тону, ЦРУ или МИ-6.
– Ха-ха. Он ресторанный критик.
– И куда же он пишет? – спросила Нина механическим голосом судебного следователя.
– В Мишленовский справочник, – пробормотал Блюц, почувствовав опасность. – В нью-йоркское издание, разумеется. В этом году его как раз запускают. Да вы что, ребята, я бы в жизни не стал встречаться с французом. Сволочи они и антисемиты.
С его стороны это была доблестная попытка сменить тему, но она пришла слишком поздно. Услышав слова “Мишленовский справочник”, Нина молча взялась за блюдо с гратеном и деловито вытрясла его в мусорное ведро. Я поймал ее за запястья, когда она уже тянулась к бычьему хвосту.
– Все, заказываем пиццу, – сказала Нина. В эту же секунду снова раздался звонок в дверь, придав жизни развеселый ритм телевизионной рекламы[2]. Я зыркнул на Алекса, замершего в дверях кухни.
– Я впущу, – пролепетал он и убежал.
– Погоди, – тихо обратился я к Нине. – Не волнуйся. Во-первых, еда потрясающая. Я лично нырну в мусорку за порцией гратена, как только все отвернутся. Во-вторых, критики не берут работу домой. Я же не стану читать, скажем, каракули твоей тети в поздравительной открытке с тем же пристрастием, что нового Франзена.
– А я стану, – сказала Нина. – Иначе это оскорбительно по отношению к моей тете. И к моей стряпне. Не говоря уже о том, что большое заблуждение сравнивать ресторанных критиков с литературными. Ресторанные критики одержимы властью, потому что знают, что они последние, к чьему мнению прислушиваются.