Катись, бывший! - стр. 32

«Боже, какая ты дура, Аня. Ведешь себя как собака на сене: и так неудобно, и здесь колет».

— Мы поедем с папой домой, и он уложит тебя спать, — делаю над собой усилие, чтобы выдать этот компромисс.

Лазарев, говнюк, приподнимает брови, щурится и красиво облизывает губы. Напоминает, как закончилось прошлое посещение нашей с Кириллом квартиры. Старательно не замечаю хитрый блеск, а про себя радуюсь его реакции. Как глупая девчонка, которая добилась лайка на фотографии от кумира.

Кобелина!

Через мгновение аквамариновый взгляд прилипает к округлой заднице одной из мамочек. С трудом сдерживаюсь, чтобы не пнуть его под столом. Боюсь, что Кирилл заметит. Посыплются ненужные вопросы на тему: «Мама, зачем ты избила папу до полусмерти?»

— Халасо, — соглашается сын на компромисс после минутного раздумья.

— Вот и чудесно, — шиплю тихонько, а сама незаметно пинаю Лазарева по ботинку.

Переводит взгляд, невинно хлопает ресницами.

— Нервный тик, да? — почти нежно щебечет.

— Тиковый нерв.

— Я так и понял.

— Вы лугаетесь?

Кирилл замирает с альбомом в руках и с подозрением переводит взгляд с меня на Лазарева. Чертыхаюсь, растягиваю губы в идиотской улыбке и краем глаза вижу, как его стул со скрипом двигается в мою сторону.

— Нет, — отвечаем одновременно и прижимаемся плечико к плечику, словно идиотская семейка из рекламы майонеза.

— Ну лядна… — Кирилл с умным видом кивает, затем вновь окидывает нас взглядом и добавляет деловито: — Я в тулялет! Щас плиду. Только за мной ни хади, — кивает уже на меня. — Сто я маленький, сто ли, с мамой хадить.

Поднимаю руки и киваю. Едва Кирилл отходит, пихаю прижавшегося чересчур тесно Лазарева вбок и рычу:

— За ним шагай! И не вздумай какую-нибудь овцу по дороге оплодотворить!

Он безропотно поднимается.

— На оплодотворение мне времени не хватит, — язвит.

— Не преувеличивай свои пять секунд, скорострельный овцегонщик, — шикаю в ответ, а Лазарев отходит спиной в сторону туалетом и демонстрирует мне удары кулаком по ладони.

Несколько раз. Без намеков ясно, что мудак имитирует половой акт.

Потому что произносит негромко:

— Ревнивой птичке и пяти секунд хватит.

Убью.

16. Глава 16. Женя

Тот факт, что Аня так и не научилась готовить, не удивляет. Желудок до сих пор болезненно сжимается, когда вспомню верх ее кулинарного искусства.

Жарено-вареные пельмени в собственном соку.

Для меня до сих пор тайна, как нечто настолько склизкое может пригореть и остаться внутри замороженным.

Когда мы подъезжаем к облезлой «Шестерочке», я с трудом сдерживаю стон, но терпеливо плетусь следом.

«Аня — мать. Ей виднее».