Катись, бывший! - стр. 31

— Смотри внимательно, Кирюш. Золотое сечение…

Про стоимость купленного добра старательно не думаю. Вся дорогущая художественная атрибутика для Кирилла, так что деньги возвращать не нужно. Но внутри грызет червячок и постоянно зудит на тему пресловутой женской независимости.

«Нам ничего не надо. Все сама. Что мы, побирушки?»

Заткнись, дорогая феминистка. Выеживайся, когда счет в банке достигнет семизначной суммы. И квартиру купим на свои кровные.

— Так?

— Да, малыш.

Облизываю губы и смотрю, как напряженно Кирилл ждет одобрения отца. В груди щемит, а на глазах наворачивается слезы. Чувствую себя слабовольной и сентиментальной дурой, которая ведется на банальщину.

Несколько подарков, пусть и дорогих, красивые слова, немного заботы в адрес Кирилла. Меня слишком легко растрогать. Я гормональная бомба, готовая в любой момент броситься Лазареву на шею за его отношение к сыну.

«Идиотка».

— Начнем с простого, — мурлычет Лазарев и разом привлекает взгляды всех одиноких мамочек в кафе.

Десятки голодных чаек впиваются в него взорами. На лице у каждой появляется хищное выражение. Они готовы к бою за самца: ногти наточены, макияж подправлен, чинные позы приняты, отмечено отсутствие кольца на безымянном пальце.

— Молодец! — Лазарев звонко чмокает Кирилла в макушку и обнимает покрепче. — Давай еще разочек.

Шумно выпускаю воздух и злобно кошусь на рыжую нахалку, которая движется в нашу сторону. Виляя пышным задом, она уже пять раз продефилировала туда-сюда. В туалет и обратно до столика. Просто ходячая реклама недержания, а не женщина.

— Поехали домой! — гаркаю, когда к рыжей присоединяются еще три дамочки.

У нас выезд одиноких невест из Иванова, что ли?

— Почему?

— Посему?

Две пары аквамариновых глаз, внутри которых плещется искреннее недоумение, вызывают раздражение.

Ежусь, недовольно цыкаю, затем хмуро киваю на смартфон в руке и бурчу:

— Время позднее. Засиделись.

— У нас бронь, — спокойно откликается Лазарев.

— А у Кирилла режим! — огрызаюсь в ответ.

Он молчит, сын тоже.

Смотрю на птенчика, и сердце сжимается от вида поджатых губ. Кирилл расстроен, обижен, жаждет высказаться. Но ему всего четыре и толком сформулировать витиеватые пояснения у него не выходит.

— Хосу остаться с папой! — выдает, наконец, Кирилл и забавно раздувает ноздри.

Сдерживаю рык, потому что понимаю: сын не причина моего гнева. Даже облизывающиеся на Лазарева чайки не виноваты в резко испортившемся настроении.

Нет.

Все дело в его равнодушии.

Пару часов назад Лазарев чуть взглядом не отымел меня прямо посреди кафе. А сейчас сидит, расслабленный и довольный, шумно допивает остатки коктейля из стаканчика. Такая резкая смена вектора деморализует и дергает за усы разбуженное эго.