Канал имени Москвы. Том 2 - стр. 4
Потому что числа, вот зачем! Числа. Только он использовал их по-другому, – брат Фекл все еще не мог прийти в себя от совершаемой ереси, – использовал необычным способом. Он позволил себе кое-что. Предположение. Что помимо сакрального цифры-числа имели еще кое-какой смысл. Результат его ужаснул, видимо и вызвав этот прилив дурноты. Вместо всем известного канонического стиха о том, что грядет, когда придут полчища Разделенных: «…И тогда посреди Пустых земель станет невозможно дышать», – фразы, которую только что почти безмолвно произнесли его губы, он смог прочитать кое-что иное. Новое и совсем другое.
Это не было случайностью. Текст оставался связным, но полностью менялся весь смысл.
– Четыре пса, – глухо пробормотал он. – Две смерти и Три вечерние зари…
Дымчатый котенок посмотрел на него с любопытством и снова принялся ловить собственный хвост. Брат Фекл улыбнулся ему.
Не было ошибкой, случайным совпадением одной фразы. Найденный им ключ ложился на всю страницу. Одна ересь тянет за собой другую, именно так открываются ящики Пандоры. Брат Фекл позволил себе применить метод, тайный шифр из чисел, известных в Пироговском речном братстве каждому, на весь Священный текст. И Книга зазвучала совсем по-другому.
Сердце брата Фекла забилось сильнее, но не ровно, в груди защемило.
«Надо найти еще возможные значения слова „громада“», – пометил он на своем отдельном листе бумаги. А потом снова уставился на раскрытую страницу. И тут же, словно сравнивая, перевел взгляд на сделанные пометки. Тряхнул головой, зябко озираясь, и темно усмехнулся. Еще один с детства знакомый канонический стих зазвучал по-другому:
И главное, дальше, на самой последней странице: «…Тогда сей день будет пиром Разделенных».
Этим стихом заканчивалась Книга Пророчеств. За карой Господней уже ничего написано не было, ничего не следовало – чистый лист бумаги. Только сейчас… Сейчас стих зазвучал совсем по-другому, возможно и вызвав спазм в горле:
– Это «но» в начале, – слабо прошептал брат Фекл. – Надо будет посмотреть в другом месте. Возможно, «Деяния Трех Святых».
Спазм в горле повторился. Именно это изменение столь привычного, почитаемого, столь любимого и оберегаемого с особым тщанием текста заставило брата Фекла несколько минут назад произнести самую крайнюю ересь из мыслимых, предположив, что Лабиринт может быть разрушен. И испытал он в тот момент… Да. Благоговейный священный ужас, но и… Где-то глубоко в сердце, чего уж скрывать, испытал еле уловимую тихую и порочную радость.