К чужому берегу - стр. 32
Таким образом, жизнь продолжалась. И Париж возрождался, я не могла этого не отметить. Улица Сент-Оноре, некогда одна из самых шикарных в столице, уверенно возвращала себе прежний шик. Кроме магазина Розы Бертен, здесь не счесть было лавок модного платья. Только навскидку, проезжая в карете, я насчитала четыре портновских заведения, два галантерейных, два шляпочных и четыре обувных! В двух магазинчиках, как и прежде, изготавливались парики. Процветали цветочницы, потому что было весьма модно украшать прически цветами, колосьями и дубовыми листьями… Повсюду в витринах были развернуты свежие выпуски «Модного журнала для дам», который выходил теперь очень часто – раз в пять дней, и на его страницах красовались цветные гравюры, изображающие последние парижские модели одежды. То и дело хлопали входные двери лавок, выпуская посыльных с коробками, – они спешили доставлять заказы. Казалось, вот-вот и у магазина Розы Бертен прозвучит возглас: «Дорогу поставщику ее величества королевы!» – и тогда картина сходства с прежним Парижем вообще станет полной…
Но такие возгласы, разумеется, не звучали. Не звучали и какие-либо титулы. Можно было предположить, что потребителями этого возрождающегося блеска являются зажиточные буржуа, заселившие улицы Сантье и Вожирар, – финансисты, армейские поставщики, биржевые торговцы.
–– Просим вас, мадам. Мы очень рады вас видеть.
Служанка, поклонившись, пошла известить хозяйку магазина о моем прибытии, а я тем временем завороженно смотрела на большой портрет, украшавший стену в глубине лавки. На нем во весь рост была изображена королева Мария Антуанетта. Молодая, сияющая, в потрясающем платье из красного бархата, украшенном тонким светлым кружевом, она держала в белой руке алую розу. И на меня будто повеяло давним, любимым ее ароматом роз, которыми были пропитаны все вещи в ее покоях – и в Версале, и потом в Тюильри…
Этот портрет еще раз доказывал, как все изменилось в Париже. Здесь уже можно было украсить стену огромной картиной с изображением королевы и сохранить при этом голову. По слухам, в этом году в годовщину казни короля роялисты так осмелели, что завесили траурным полотнищем весь фасад церкви Мадлен, и за эту выходку никто из них не поплатился даже тюрьмой. «Чем уж так плох Бонапарт? – мелькнуло у меня в голове. – Он явно не чувствует к аристократам неприязни. Одному Богу известно, почему Кадудаль и Александр так упорствуют. Ведь генерал не имеет никакого отношения к их личным кровавым счетам с революцией!»
–– Мадам де Ла Тремуйль! Принцесса! Благодарение Богу, что мне довелось опять свидеться с вами, ваше сиятельство!