Иммигрантский Дневник - стр. 29
Среди бетонных высоток и обрывков газет, валявшихся на улице и шевелящихся на ветру, не было ни розетки, ни воды, чтобы включить драгоценный кипятильник. Поблизости находился автомат для продажи жевательных резинок. Знаете, есть такие кругленькие жвачки, они неаппетитно смотрят на тебя через исцарапанное стекло. Кидаешь денежку, поворачиваешь рычажок и наслаждаешься пластиковым вкусом. Летом покупка таких жвачек отпугивает муравьями, которые заползают внутрь благодаря своим размерам. Зимой мне было в буквальном смысле наплевать на муравьев, стрекоз и прочих богомолов. О, жвачка! Твой мягкий мятный вкус! Твой запах, щекотящий нос! Конечно, ты не сказочная картошка с витрины. Но ты способна остановить стучащие, как заевший капкан, зубы. Врет тот, кто уверяет, что среди грязных голодных бродяг счастливых людей больше, чем среди офисных служащих. Любой отчаявшийся бедолага готов пойти на преступление ради корки хлеба. Мне плохо. И сейчас я тоже готов на все. Готов этот автомат с корнями отодрать от здания и в укромном месте насладиться вкусом разноцветных жвачек.
Мимо прошел стандартный кутающийся в кожанку серо-коричневый субъект.
– Сорри, – окликнул я его в робкой попытке привлечь внимание.
Оглянувшись, он быстро уходит. Может быть, это последняя соломинка низшей пробы в моем голодном изнывании. Я – одинокий прохожий, напоминающий зависимого от героина наркомана, которому не хватает денег на дозу, и укол способен спасти его от пенного рычания и сумасшедшего бреда. Мне нужна доза – мой подвернувшийся случай.
– Цигель-цигель. Ай-лю-лю! – донеслось из вокзального громкоговорителя, прервав мою паническую нирвану.
На часах четыре утра, и в полутемном зале появились люди. Мой голодный взгляд нащупал единственную дверь, начавшую испускать свечение – открылась первая кафешка для железнодорожных рабочих, дворников и прочей оранжевой публики, называемой в произведениях классиков марксизма-ленинизма «рабочим классом». Пятимарочной банкноты, оставшейся от стоимости билета, хватало на две сосиски и кофе. Пристроившись около высокого прилавка рядом с трудягами, я завороженно ел, наслаждаясь вкусом мяса и ароматом горчицы. Возможно, в прекрасном Марселе, в уютном ресторане вам предложат жаркое из акулы по-португальски или блины с семгой. А я после голодной зимней ночи готов молиться на две сосиски. Готов отдать душу за тепло бумажного стаканчика, греющего руки, и ласкающий горло горячий кофе.
В начале девяностых у восточных немцев была популярна броская прическа: спереди и на висках коротко подстриженные, а сзади длинные завитые волосы. Если бы не грубые голоса и не одежда посетителей кафетерия, то при взгляде на такое обилие одинаковых людей могло сложиться ошибочное представление, что в Галле каждый третий житель работает сутенером. Именно так я представлял представителей этой профессии – усики и эта стрижка. Подобный парнишка пил кофе рядом со мной. Тепло в желудке и легкая сытость стимулировали работу мозга. Через несколько минут мы общались, насколько позволяло англо-тарабарское наречие. Ему была близка железнодорожная индустрия. А мне? Ну что же. На ходу я выдумывал новую историю, так как вариант, выдуманный для патруля, – «возвращаюсь в часть», с далеким от армейской действительности человеком не проканывал никаким образом. С этой минуты я стал студентом, направляющимся к своей бабушке в южную Францию – первое, что мне пришло на ум. Похвастав парнишке студенческим билетом и рассказав о несуществующих планах на будущее, в ответ из его рта прозвучало слово «комм» – так он пригласил меня переночевать у него дома.