Иммигрантский Дневник - стр. 28

1

Обычно в армии для неуставного подогрева воды в ночное время использовались два бритвенных лезвия с зажатыми между ними спичками. Устройство скреплялось хэбэшными нитками, и к каждому лезвию вела проволока, другой конец которой втыкался в розетку. Таким устройством можно за считанные минуты вскипятить полтора-два литра воды. Особо продвинутые солдатики использовали подковы от кирзачей. В этом случае процесс происходил значительно интенсивнее – уже через несколько секунд вода начинала бурлить крупными пузырями. Электрические пробки не всегда выдерживали многоамперные перепады силы тока в казарме накануне регулярного ночного чаепития. Тогда виновнику происшествия грозили неприятнейший разговор с офицером и наряд по полковой столовой. Чтобы избежать двадцатичасового марафона по чистке картошки, в Москве я купил удобный кипятильник. Вещь ценная, новая. На улице сугробы. Выбросить жалко. Вдруг пригодится.

Теперь он лежал в небольшой матерчатой сумочке вместе с военным билетом, студенческим билетом, удостоверением механика тропосферной связи и несколькими справками из двадцатой больницы, где я провел чуть более недели во время отпуска из-за аппендицита. С такими сумочками ходят в магазин за молоком. А чемодан остался в подвале Бенни Хилла, своим черным блеском украшая покрытое пылью помещение.

Вагон оказался сидячим. В купе вместо ожидаемых полок стерильные кресла. Стерильные пассажиры. И я в куртке и джинсах с заплаткой. Туалет удивил отсутствием рвотно-железнодорожного запаха, и в шутку подумалось: я бы тут жил. Он выглядел чище, чем кабинет участковой врачихи в нашей поликлинике. От Биттерфельда до Галле всего тридцать минут наслаждения. Делая вид, что задремал, я украдкой разглядывал сидящих по соседству. Купе демонстрировало полное безразличие к моей личности, заспанному виду и начавшей появляться щетине – я не брился уже несколько дней. Гражданская одежда великолепно играла свою роль.

Большой и пустынный вокзал города Галле встретил божественным натюрмортом. Красиво положенные ананасы, апельсины и картошка смотрели на меня из-за пуленепробиваемого стекла одной из витрин, вызывая дикий приступ голода. Впоследствии я узнал, что принял за картошку фрукт киви. Но кто уж поведает об этом в Галле ночью? Творение декоратора, переливающееся тропической радугой, дразнило недоступной близостью. Сейчас я искренне ненавидел проклятого, с любовью украсившего магазин человека за горы сверкающих обертками конфет и судорогой сведенные скулы. Кроме двух божественных бананов, во рту не было маковой росинки с того момента, как я покинул площадь в Биттерфельде. Подобно попу-расстриге, на которого снизошло внезапное решение избавиться от ананасового греха, я выбежал на мороз – лишь бы не видеть этого невыносимого тропического спектакля в закрытом магазине.