Хроники Харинезуми - стр. 10

Я пожал плечами. Чувства вины я не испытывал совсем, и это немудрено: зверек залез в мой дом без спросу, и всё, что с ним здесь произошло, абсолютно закономерное следствие этого необдуманного действия, благо в таком случае с меня спадают все полномочия радушного хозяина.

– Это мне? – спросил еж, указав носом на почти порожнюю бутылку Flor de Cana в моих руках.

Намек был более чем прозрачный. Я поставил на пол блюдце,откупорил ром и осторожно, стараясь не пролить ни капли, вылил янтарную жидкость в керамическую посудину. Пока еж с упоением вдыхал ее пары, я сходил на кухню за порядком остывшим чаем, по пути же избавился от опустевшей тары. По возвращении в гостиную я стал свидетелем очередной комичной картины: гость мой, вылакав весь ром и облизав блюдце дочиста, теперь сладко спал, уткнувшись носом в ножку кресла. Готов поклясться, что слышал из его уст еле различимый пьяный храп.

– Хм-м-м… Хрен с тобой, отложим наш разговор до полуночи, – проворчал я.

Чашка едва теплого чая нашла место на журнальном столике, в руках моих вновь очутился неизменный Бродский. Читать отчего-то не хотелось, быть может, оттого, что вечер и так был переполнен удивительными событиями, чем способен в такой час удивить зачитанный до дыр поэт? К тому же на моем самочувствии сказывалось пережитое волнение, очень скоро меня самого начало клонить в сон. Сопротивляться этому естественному позыву я, само собой, не стал. В 22:20 я задремал под еле различимый храп ежа у своих ног, свято надеясь на то, что по пробуждении найду его на том же месте и что во сне мне не привидятся треклятые змеи.

***

Детство свое я помню скверно. Сейчас и не скажу, в какой момент жизни воспоминания о нем так обесценились, что стерлись из памяти практически полностью. С уверенностью могу сказать, что самыми яркими из них были болезнь и смерть кузины. Фиалки.

Я не знал других родственников. Может, они и были, не исключено, что даже заглядывали в гости и время от времени заговаривали со мной. В мире пятилетнего мальчишки есть вещи куда интересней, чем общение со скучными взрослыми, при первой же возможности я сбегал с чванливых обедов, устраиваемых матушкой каждые выходные, чтобы пуститься в захватывающие странствия по платяному шкафу в нашей просторной гардеробной, чулану у родительской спальни, летом же днями напролет я пропадал в небольшом садике на заднем дворе, состоящем из одной-единственной яблони и вишневого куста, – для меня даже это было настоящим новым неизведанным миром, исследовать который не надоедало никогда. Я тащил из садика в свою комнату различные листья причудливой формы, голубиные перья, коих было там в достатке даже зимой, особенной страстью я любил гравийные камешки и прямо-таки задыхался от восторга, если в очередной раз удавалось извлечь из садовой дорожки новый кругляш. Образовавшуюся ямку я тщательно заделывал землей или дерном, чтобы не привлекать внимания родителей, а добытое сокровище тайно переправлял в чулан, где на самой верхней, а оттого труднодоступной полке, до которой удавалось добраться только путем возведения шаткой конструкции из сундука с консервами (на черные времена), стула и пустого ящика неизвестного происхождения, я хранил целую коробку подобных ценностей. Коллекцией своей я чрезвычайно гордился и трепетно хранил ее существование в тайне. Единственным взрослым, которому я дозволил взглянуть на нее, была Фиалка.