Горький вкус полыни - стр. 7
- Эй, дикарка, – Дамаст потянулся к девочке, которая, с трудом удерживая тяжёлый поднос одной рукой, другой ставила на стол кувшин и чаши. – Как тебя зовут?
Он повернул голову в сторону Стефана и Мариана и, подмигнув им, прибавил:
- У неё должно быть замысловатое имя! Набор согласных и всего пара гласных: что-нибудь рычащее и грозное. Как, например, Р-р-рцетек...
Услышав имя погибшего вождя кочевников, девочка вздрогнула и едва не опрокинула чашу.
- Послушай, – снова обратился к ней Дамаст, – я хочу знать, как звучит твоё имя. Я – Дамаст, он – Мариан, а вот он, твой молодой господин – Стефан. А ты? Как твоё имя?
- Угомонись уже, Дамаст, – упрекнул друга Мариан. – Видишь, она тебя не понимает. Оставь её в покое!
- Она и нам не назвала своё имя, – наконец внёс ясность Стефан. – Мать назвала её Тавра.
- Значит, ты Тавра, да? – Дамаст улыбнулся девочке, но Стефан, наблюдая за ним, знал, что эта улыбка не сулит Тавре ничего хорошего.
И словно в подтверждение его догадке, Дамаст вдруг сорвал с головы девочки шёлковую ленту, которую той подарила мать Стефана.
Тавра протянула к Дамасту руку, чтобы забрать ленточку, но тот вскочил и с криком: «Догонишь – отдам!» принялся бегать вокруг стола. Девочка тут же погналась за ним – игра в догонялки длилась несколько минут.
Стефан первый потерял терпение, закричав:
- Дамаст! Хватит! Не мучь девчонку!
Но, так как Дамаст и не думал подчиниться, Стефан сам догнал его, отобрал у него ленту и отдал её девочке. Та бросила на него исподлобья быстрый взгляд, однако вместо благодарности Стефан увидел в нём такую враждебность, какой даже не предполагал увидеть в глазах ребёнка.
3. Глава 3
Внезапный порыв ветра обрушился на крыши Фарнабии, принеся к городу со стороны степи терпко-свежие, душистые и почти осязаемые запахи весны.
На террасе дома стратига Диофанта, находящегося в центральном и самом благоустроенном квартале города, стояла одинокая фигурка. Это была юная невольница по имени Тавра. Её изящный силуэт склонился над миром каменных домов и обитающих в них чужих людей, который когда-то жил лишь в её воображении и частицей которого она стала пять лет назад.
Она рассматривала длинную улицу, разделяющую скопления домов на кварталы, беломраморные колонны, кипарисовые рощи, каменные стены города. Тавра любила это место – отсюда были видны сквозь дымку мягкие очертания холмов, за которыми расстилалась степь.
Прошло уже пять лет с тех пор, как Тавра попала на чужбину, но тоска по родной степи, по её бескрайним просторам, по ветрам, насыщенным ароматами трав, шелестевшими тихо, как шёлк, всё не проходила. И хотя она не была такой острой как в первые два года неволи, всё же заставляла сердце сжиматься от ощутимой щемящей боли.