Год моего рабства - стр. 32

Я поднялась, скрестила руки на груди. Теперь смотрела на Пальмиру сверху вниз, как на провинившуюся школьницу:

— А говоришь, что не он подослал…

Имперка упрямо покачала головой:

— Не он.

Я цинично кивнула:

— Ты только за этим пришла? Из человеколюбия? Могла не утруждаться.

— Хочешь правду?

— Нет.

Пальмира грустно улыбнулась, но серые глаза резанули сталью:

— Задумайся, Мирая. Хорошо задумайся. Ведь ты уже делаешь только то, что он хочет. Просто не понимаешь.

— Ты ошибаешься! — Слишком поспешно, громко; слишком резко, не вдумываясь. Даже зазвенело в ушах от возмущения.

Пальмира кивнула:

— Я не ждала другого ответа… Что ж: твое неверие — твоя и расплата. Только уж не верь тогда никому. Совсем никому. И Финее этой не верь.

Я шумно выдохнула, чувствуя, как кипит внутри, просит выхода. Я слушала маму, терпела. Потому что она была единственным человеком, который имел право что-то требовать от меня. А Пальмира — никто. Никто. В лучшем случае.

— Сама разберусь. Это с ней мы в одной лодке — с Финеей, не с тобой, свободной. Можешь уйти, а не идешь. Значит, продалась, всем довольна. Ты заодно с ними, хоть и строишь из себя жертву.

Она поднялась, машинально оправила платье:

— Ты тоже продалась, — прозвучало тихо, спокойно. Равнодушно. — Как видишь, и разницы-то нет.

— Ты нас не ровняй!

Она направилась к двери, не глядя на меня, давая понять, что разговор окончен:

— Пойдем.

— Куда? — я напряглась.

— В тотус. Радуйся, что не заперли.

Я промолчала. Внутри будто зашипели залитые угли. Я выплеснула злость на эту странную имперку и теперь чувствовала стремительно подкрадывающуюся пустоту. И становилось физически плохо. Невыносимо-обреченно. Снова хотелось разреветься.

Я шла следом за Пальмирой по совершенно пустым коридорам, глядя на ее скрученную на затылке косу. Мои волосы тоже не обрезали. И светлые волосы Финеи. Но именно тугая смоляная шишка Пальмиры вызывала во мне какую-то особую неприязнь. Имперка то и дело сверялась с навигатором, сворачивала на лестницы, которых прежде не было, и внутри прорастало липкое щемящее предчувствие.

Мы шли не в тотус.

13. 13

Когда мы поднялись по очередной безликой узкой лестнице, я не выдержала — схватила Пальмиру за руку:

— Куда мы идем? Не в тотус. Ты соврала.

— А ну, пусти!

Она дернулась, пытаясь освободиться, но я держала цепко. Я упрямо покачала головой:

— Говори!

Имперка воровато огляделась:

— Убери руку, ненормальная! На нас смотрят! Тебе же влетит! — Она вновь дернулась: — Да отцепись ты!

Я повернула голову. Пальцы тут же ослабели, и тонкая рука Пальмиры выскользнула из моей хватки. На нас, действительно, смотрели. Но теперь и я смотрела, чувствуя, как лихорадочно закипает в висках, не могла отвернуться. Взгляд словно пристыл.