Год моего рабства - стр. 31

Пальмира все испортила. Вошла, уставилась куда-то в сторону. Молчала. Но по ее взгляду я поняла, что она смотрит на поднос у перегородки. Имперка поджала губы, повернулась ко мне:

— Ты упрямая, да?

Я не ответила. Так и лежала на кровати, напряженно сжавшись. Сейчас меня интересовало лишь одно: зачем она явилась? Какого дерьма ждать на этот раз? Появление Пальмиры у меня уже давно ассоциировалось с неприятностями. Если такое слово тут вообще уместно. Не-при-ят-нос-ти…

— Послушай, девочка… — имперка шумно выдохнула, опустила голову: — Зря ты. Может, во всем этом и был бы смысл, но не здесь… не теперь.

Я старалась казаться безразличной:

— О чем это ты?

Впрочем, я все понимала. И Пальмира это знала. Покачала головой:

— Ты мне, конечно, не веришь… — Она помолчала. — Я бы тоже себе не верила. Твоя правда. Но играешь с огнем.

Нет, я не верила… Этому спокойному взгляду, этой скорбно опущенной голове. Пальмира преследовала свои цели, неизвестные мне. И, конечно, не стремилась облагодетельствовать несговорчивую дуру.

Я села на кровати, свесила ноги. Смотрела в ее лицо снизу вверх, пытаясь поймать на лжи, которая обязательно промелькнет. Я теперь не сомневалась, что она врала. Все время врала. С первого слова.

— Он велел?

Она поджала губы, неестественно выпрямилась:

— Что велел?

— Мозги мне промыть. Уговаривать.

— Нет, — Пальмира снова покачала головой. — Помочь тебе хочу. Чем могу. А могу — только советом.

Я кивнула:

— Всем тут помогаешь? Да? Советами своими?

Она вдруг опустилась рядом, нервно расправила ладонями серую юбку на коленях. Резко вскинула голову, уставилась на меня:

— Сделай, как он хочет. Сыграй роль. Поддайся. Легче отделаешься.

Я даже усмехнулась:

— Бухнуться на коленки? Перед ним? — внутри забурлило от ярости и недавних воспоминаний. — А, может, вовсе с них не вставать?

Пальмира не ответила. Долго смотрела себе под ноги, рассеянно перешлепывала башмаками. И в этом жесте проскальзывало что-то простое, детское. Настоящее. Наконец, повернула голову:

— Так быстрее наскучишь. И он отстанет. До того, как…

Я не дослушала:

— …а потом? Что потом?

Она пожала плечами:

— Потом, как получится.

Я даже фыркнула, сама не ожидала, что ее слова отзовутся таким протестом. После того, как ушел Кондор, я будто стала воспринимать все иначе. Страх отошел на второй план, фонил где-то за спиной, отодвинутый упрямым оглушающим протестом. Я будто забыла, что играю собственной жизнью. Забыла, что существует тот страшный неведомый другой, который меня заказал. Я не могла объяснить, почему лигур вызывал такую неуемную ярость, но внутри закипало, душило, лихорадило. Ненавижу!