Его марионетка - стр. 45

11. – 9 –

Я сижу между двумя мордоворотами и смотрю прямо перед собой, боюсь даже дышать. Обнимаю и прижимаю к себе пакет с пирожками, словно спасательный круг.

Пытаюсь продумать и простроить линию разговора с этим Хмуровским, но мысли упрямо разбегаются в разные стороны. Не хотят собираться в связный текст. Правильно, я ведь выложилась вся в сценарии и копила силы на реферат. А на новой, непривычной для него, задаче мозг просто подвис.

Некстати ещё замечаю, как мои сопровождающие голодно косятся на меня и шумно сглатывают. Но когда, наконец, собираю плывущие мозги в кучу и анализирую взгляды, понимаю – смотрят не на меня, а на ношу в моих руках.

Вот я идиотка! Салон же полон аромата домашней выпечки, за окном уже поздний вечер, а мужики неизвестно ели ли – бандитская доля ведь тяжела.

Я не вдумываюсь в абсурдность подобных размышлений, нет, лезу в пакет, отчётливо понимая, что мне, скорее всего, его содержимое уже не пригодится, достаю пышные ароматные пирожки и протягиваю сидящим рядом мужчинам:

– Будете?

Они смотрят на меня… странно.

Я же натужно улыбаюсь и продолжаю совать одному из них выпечку под нос.

– Да берите, берите… У Марии Николаевны лучшие пирожки на свете!

Бандюги уже натурально пускают слюни. Один не выдерживает – обращается к тому, со шрамом, что сидит впереди:

– Лыс, ну можно, а? Жрать хочется – сил нет!

Шрамированный кивает:

– Только если со мной поделитесь! – в голосе звучит мягкая ирония. – Угостишь, красавица?

– Конечно, – торопливо достаю ещё один «лапоть» и протягиваю ему, а следующий – молчаливому водителю, – кушайте! Негоже мужчинам голодными быть!

Несколько минут в салоне царит только сосредоточенное чавкание, которое – словно выстрелом – прерывается смехом.

– Ну, ты и малохольная! – добродушно говорит тот, кого назвали Лысом. – Мы тебя, можно сказать, на казнь везём, а ты нас пирожками кормишь.

Пожимаю плечами:

– Потому и кормлю, что не знаю – переживу ли нынешний вечер.

Шрамированный невесело хмыкает:

– Одно слово – музыкантша. Вы все – не от мира сего.

Дальше едем молча. Я прижимаю к себе полегчавший пакет и очень хочу попросить отвезти меня домой. Просто подмывает начать ныть и канючить, давить на жалость, ведь недаром говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Значит, мои конвоиры сейчас подобревшие и можно попытаться склонить их на свою сторону. Но едва только слова касаются языка, как всякая решимость пропадает. И доходит вся бредовость происходящего.

Мы останавливаемся возле мрачного, внушительного особняка. Один из амбалов выбирается, открывает дверь и даже подаёт мне руку.