Его марионетка - стр. 34
Одними губами она шепчет:
– Прости, – и, низко склонив голову, не глядя по сторонам, спешит к двери.
– Мама! Мамуля! Стой! – кидаюсь следом, но путь мне заступает широкая фигура Людки.
– Она не будет с тобой разговаривать, – ехидничает, – потому что тогда мой отец накажет её. А она очень-очень боится наказаний. Папа не щадит её… Последний раз, когда разозлился, заставил её отсос…
– Заткнись! – не выдерживаю я. – Замолкни! Однажды и ты, и твоя семейка – вы поплатитесь за то, что сделали с ней! – задыхаюсь. – Проклинаю тебя, дура, уродина, стерва!
У меня падает пелена, и как тогда, когда она разорвала ноты Иллариона, я кидаюсь на неё, валю на пол и начинаю колошматить головой о мраморные плиты, которыми устлан холл филармонии…
На глазах у интеллигентной публики, собравшейся слушать классику…
Мне что-то кричат…
Куда-то показывают…
Но я ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не желаю знать…
Сильные руки рывком дёргают вверх. Бархатный строгий голос над ухом приказывает:
– Успокойся! – но я по-прежнему вою и рвусь, вижу, как утаскивают Людку, и бешусь, что меня держат.
– Пустите! Немедленно пустите! Я убью её!
Но вместо свободы – получаю струю холодной воды в лицо. Отфыркиваюсь, брыкаюсь…
Меня куда-то бесцеремонно уводят, а точнее – почти несут, поскольку я вишу на своём спутнике и перебираю ногами. Кто-то противно гундит над ухом… Когда возвращаюсь в более-менее осмысленное состояние, пониманию – Тамара Михайловна.
– Но и учудила ты, Рубанова, – пеняет мне, но не зло, а скорее устало. – От Семёновых и так проблем не оберёшься, а теперь ещё и это… – Меня заталкивают в какую-то комнату. Тамара Михайловна просит: – Ларик, побудь с ней, а я попробую что-нибудь сделать… с участием…
Замдиректора школы искусств покидает нас, а я – сникаю, как проколотый шарик. Опускаюсь на кушетку у зеркала, закрываю глаза руками и буквально выстанываю:
– Зачем…
Илларион садится рядом, перехватывает мои запястья, отводит руки в стороны, заглядывает в лицо.
– Затем, – говорит строго, – что обязательства нужно выполнять. Раз ввязалась в фестиваль – будь добра выйти и сыграть…
Высвобождаю свои руки, подношу к его лицу дрожащие ладони:
– Как? – едва хриплю. Голос весь растрачен на крики и отчаяние. – Меня всю трясёт! Что это будет за игра?
– Нормальная будет игра, – уверенно произносит мужчина, будто речь идёт о нём – не обо мне. – На радость слушателям. Виртуозная.
Усмехаюсь ранено и жалко.
– Не выйдет… – мотаю головой, – я не смогу.
– Сможешь! – резко отвечает он. – Сейчас мы тебя переключим.
Притягивает к себе, вновь перехватывая запястье, когда я вскидываю руку в попытке то ли оттолкнуть, то ли удержать, наклоняется и касается моих губ – жарко, жадно, словно только и мечтал об этом. Невольно открываю рот, чтобы возмутиться, но мне не позволяют этого сделать – его язык врывается завоевателем, вовлекает мой в дикий танец страсти. Движения жёсткие, ритмичные, почти злые… Свободной рукой я хватаюсь за лацканы мужского пиджака, пытаясь удержаться в этой реальности… потому что… этот сумасшедший поцелуй – мой первый в жизни. И я так мечтала, чтобы он случился именно с этим мужчиной, что сейчас схожу с ума от эйфории и счастья…