Его марионетка - стр. 18
Вспоминаю Иллариона, его мягкий смех, его низкий голос, его тёплые глаза… И будто снова играю с ним в четыре руки. И вокруг – как по волшебству – зал в нашем доме, под ладонями – белый рояль…
Невероятно!
Не думала раньше, что по музыке можно тосковать, как по живому существу.
И незаконченная мелодия расцветает новыми звуками, новыми нотами, новой тональностью…
Всё обрывается внезапно – резкой болью. Это Людка хватает меня за волосы и стаскивает со стула.
Увлёкшись, я не заметила, как они вернулись.
Моя мать стоит, закрыв себе рот руками, и просто наблюдает за происходящим.
А Семёнова треплет меня вовсю.
– Тварь! Скотина! – вопит она, дёргая мои космы туда-сюда. – Как ты посмела тронуть моя рояль! Я тебя убью!
Шарит взглядом, будто ищет, чем уязвить меня побольнее. И находит!
Прежде, чем я успеваю сориентироваться и встать с пола, она кидается к инструменту, хватает листок с нотами и рвёт его в клочья.
А у меня на глаза падает красная пелена…
Никогда никого не била. Букашку за свою жизнь не обидела. Да и вообще – мне претит насилие. Но Людка посягнула на святое, на глубинно моё. И поэтому когда я, тощая и мелкая, прыгаю на неё, от неожиданности она летит на пол. Я оказываюсь сверху и принимаюсь тузить. Изо всех сил. Кулаками. С воем, слезами. У меня нет даже слов, чтобы выразить боль, что разрывает сейчас изнутри.
Людка больше и крупнее меня, но сейчас орёт, как резанная, и не может дать мне отпор. Отчаяние удесятеряет мои силы.
– Ненавижу! Дура! Уродина! Бездарность!
Выплёскиваю накопившееся за эти дни и молочу изо всех.
Подбегает мама, хватает меня, брыкающую и воющую, и волокёт прочь. Я слышу, как плачущая Людка кому-то звонит. Наверное, отцу. Мне всё равно, что теперь будет. Что будет с мамой и со мной. У меня вырвали душу и разорвали её в мелкие клочья.
Закинув меня в комнату, мама запирает дверь и со всей силы бьёт меня по лицу.
– Что ты творишь?! – её серые глаза мечут молнии. – С ума сошла! Да Никита нас с дерьмом смешает.
Я сижу на кровати, держусь за горящую щёку и смотрю на неё со злостью:
– И так уже смешал! Дальше некуда! Людка обзывает тебя шлю… – осекаюсь, не в силах произнести это гадкое слово, – падшей женщиной! А ты с ней сюсюкаешь! В торговый центр ездишь! С ней! Не со мной! – выпаливаю в сердцах всё, что наболело за эти дни.
– Феня, – строго говорит мать, – я пытаюсь наладить контакт. Сделать так, чтобы тебе было комфортно. Чтобы были еда и крыша над головой.
– Мама! Мне некомфортно! Понимаешь! Мне ужасно! – подползаю к ней, обнимаю за талию, заглядываю в глаза. – Мамочка, давай уйдём отсюда! Нам не нужны такая еда и крыша…