Дорогой мой человек - стр. 22
И она закурила – на всякий случай, чтобы не дожидаться этого горя.
А она, дорогой друг Владимир Афанасьевич, это я – Варвара Родионовна Степанова.
Закурила, уехала, приехала и, не поспав за двое суток ни минуты, оказалась с концертной бригадой нашего театра в летной части, которая стояла у кладбища. Самолеты здесь замаскировали между могильными памятниками и деревьями, изображали мы свой репертуар в огромной палатке у летчиков при свете карманных фонарей. И вспомнился мне «Кукольный дом»…
А впрочем, какое тебе, Володечка, до всего этого дело?
Представляю, с каким бы лицом читал ты это письмо, попади оно к тебе.
Или, может быть, ты сделался немножко другим за эти годы? Может быть, хоть самую малость, хоть чуть-чуть замечаешь других людей, не делишь все на свете только на белое и черное, задумываешься, приглядываешься?
Одна наша артистка еще там, на флоте, пела песенку с такими словами: «Жить, тоскуя без тебя». И у меня всегда щемило сердце, когда я слышала эту строчку. Но помню до сих пор! Я была занята круглые сутки, дело мое казалось и кажется мне полезным, да, да, товарищ Устименко, они смеялись – эти летчики, и моряки, и катерники, и подводники, и зенитчики, и артиллеристы, – когда я пела им свои частушки, им от моей работы веселее было, а я сама видела, как летчик, смеясь, еще смеясь, влезал в свой истребитель, это я ему пела, изображала, танцевала, чтобы ему было полегче там – в небе – потом…
И, несмотря на все это, несмотря даже на то, что за эти годы и в меня влюблялись и я влюблялась, я не могу без тебя.
А сейчас я еще и без дела.
И совершенно не знаю, куда мне приткнуться. Я совсем ничего не знаю о маме, отец тоже молчит, петь я больше не могу: после того как нас потопили на пароходе в заливе, пропал голос. Уже поздно, я забыла выкупить хлеб и не сварила кашу, ужасно хочется есть и поплакать тоже хочется, но некому поплакаться в жилетку.
Многоуважаемый товарищ Устименко!
Напишите мне письмо с таким началом: «Варюха, рыжая, понимаешь…»
И я приеду к тебе, мой Володечка, мое солнышко, мой мучитель, на любой край света. Мы никогда не будем ссориться и недопонимать друг друга. Мы проживем отлично нашу жизнь. Но не будет от тебя, Володечка, письма.
Слишком ты у меня принципиальный, как говорят тут в нашей коммунальной кухне по поводу мелких квартирных склок.
Плохо поживает мой скот, Владимир Афанасьевич, так плохо, что хуже и быть не может».
Маленькие и большие чудеса
– Хороши! – оглядывая свое «войско» неприязненным взглядом, сказал Цветков. – Орлы ребята!
«Окруженцы» смущенно покашливали и переминались с ноги на ногу. Их было всего тридцать девять человек – и штатских, зажатых немецкими «клещами» в Василькове, и военных, отбившихся от своих частей.