Дорога без возврата - стр. 17
Сев на корень большого дуба, Жиль, наконец, дал волю слезам. Здесь можно, здесь никто не увидит. А когда слёзы кончились, просто лёг на траву и принялся смотреть на зелёные кроны деревьев и небо, по которому медленно и тягуче плыли облака. Не заметил, как подошёл отец Аббон.
– Рыдаешь, – усмехнулся священник. – Ну, ну. Вставай и пойдём со мной.
– Оставьте меня, отче…
– Встань. Я сказал.
За последний год старик высох, ходил, опираясь на палку, и обычно говорил тихо. Но сейчас в громовом голосе прозвучала такая сталь, что повиновался бы, наверное, даже латник. А уж тем более парень, привыкший во всём слушаться наставника. Жиль понуро встал и, стиснув зубы, посмотрел на отца Аббона: повинуюсь, но против воли. Священник заковылял прочь, уверенный, что парень не осмелится задержаться и пойдёт следом.
– Запомни, сын мой. Сказано было Иоанном Богословом: грех – это всякое нарушение закона, данного Господом нашим. И чем тяжелее проступок совершённый, тем сильнее отмеряет Вседержитель наказание, чтобы задумался грешник и в следующий раз не сотворил подобное. А за смертный грех наказание положено вдвое.
– Да при чём тут грех, отче? – буркнул Жиль, подобрал с земли ветку и начал бездумно обрывать с неё листочки.
– А то, что гордыня есть тягчайший из грехов, так как суть её презрение ближнего и омрачение ума и сердца, которое ведёт к отрицанию законов Божьих и потере любви к Нему и к ближнему своему.
– Гордыня? О чём… Отче, да вы это про Урсюль? Да она!..
Ветка в руках с громким хрустом переломилась, парень замер в негодовании, пытаясь справиться с собой и найти слова в ответ. Отец Аббон тоже остановился, присел на корень дерева и посмотрел на Жиля, как на неразумного ребёнка, попытавшегося сунуть в рот какую-то гадость.
– Да, да, чиста аки ангел, – священник усмехнулся краешком рта. – Сын мой. Я понимаю твою молодость и страсть, особенно когда красивая девушка одаривает вниманием. Но не зря искуситель совратил Адама через Еву, а первым из грехов, совершённых Евой, стала именно гордыня. Урсюль давно поняла, как на неё смотрят мужчины, и упивалась этим. Именно она подзуживала отца, чтобы тот выбирал ей жениха получше – ведь после венчания, если она и дальше продолжит распалять похоть мужчин, муж подобного не потерпит. И, как заведено испокон веков, вразумит палкой. А пока Урсюль в девках, то может позволить себе многое. Что, не так? Али не тебе она шептала после службы на Вознесение Господне? А перед этим…
– Не надо! Хватит!
– Не надо, – покачал головой старик. – Она своё наказание уже получила. Отныне не покинет Урсюль стен аббатства Шампвер.