Центр жестокости и порока - стр. 30
– Что?! Что такое?! Мы никому ничего плохого не делали! Живем здесь, в пустующем доме, никому не мешаем и никого, поверьте, не трогаем! Объясните: в чем состоит наша вина? Мы немедленно все поправим.
Однако не тут и было: Павел свирепел все больше и больше, а вдыхая в себя запах крови, хотя и пышущей смрадом, но все-таки будоражащей разум, не считал нужным, что обязан остановиться; напротив, помутненный рассудком, он продолжал беспощадно избивать презренных и гнусных личностей, давно уже опустившихся на самое «дно» социальной, общественной жизни; видимо, для себя он уже определенно решил, что обязан «забить «поганых мерзавцев» до смерти!» Вместе с тем одному (тому, что досталось намного меньше) где-то, где-то удалось сообразить давно высохшими мозгами, что из кромешного ада необходимо вырываться любыми путями, а впоследствии звать что есть мочи на помощь; так он, впрочем, и сделал; однако, по всей видимости, зловонный мужчина, излучающий самый какой только можно «пренеприятнейший запах», совсем позабыл, что дом расположен в глухом лесу и что на протяжении двадцати километров не может встретиться ни единого нормального человека (хотя, если судить абстрактно, такая возможность имелась – время было весенние, то есть самая пора созревания ранних «бабур», либо сморчков, а также прочих даров лесного массива, так манящих собой деревенских жителей, сдающих их под видом деликатесов и реализующих в городские кофейни либо же рестораны).
Тем временем в дому происходило настоящее смертоубийство, и кровь у бомжа текла уже не только из лопавшихся кровоподтеков, но еще и изо рта, и из ушей, и прочих отверстий; избиваемый человек хрипел, отхаркивался и всхлипывал, слабо соображая, что же в действительности происходит вокруг. А Аронов пинал уже туловище, на коем не было видно ни единого мало-мальски не тронутого побоями места; не оставалось сомнений, что если безжалостный мститель сейчас не уймется, то дальше он уже будет тиранить воняющий, окровавленный труп. Что-то такое, по-видимому, промелькнуло и в голове у бывшего полицейского, еще совсем недавно призванного охранять закон и порядок и, наверное, посчитавшего, что один враг за чудовищную провинность уже жестоко наказан; отставной блюститель правопорядка устремился на улицу, чтобы окончательно довершить ужасное мщение и чтобы в точности так же проучить второго нахала, посмевшего нарушить память родителей и святость построенного ими жилища.
Со своей стороны тот, прихрамывая на левую ногу, поврежденную от первого знакомства с хозяином, и вереща что есть мочи «Спасите!», перебрался через рухнувшее на землю звено некогда высокого и сплошного забора и теперь ковылял в сторону густой, разросшейся по кругу, лесопосадки, где вполне было можно спрятаться, а затем, если повезет, и окончательно затеряться. Впрочем, Павлу казалось, что избежание возмездия будет несправедливым и что он непременно обязан наказать обоих нарушителей спокойствия отчего дома – и он тут же бросился вдогонку за удиравшим от него бедолагой. Нагнал он его уже порядочно углубившимся в лесную посадку, но нескончаемой ненависти, какая кипела в нем в первый момент, когда он имел неудовольствие улицезреть двоих «вонючих мерзавцев», в нем сейчас уже не было; очевидно, она «подспала» от быстрого бега и свежего воздуха. Беглец же, услышав за спиной тяжелый, все более приближавшийся бег бывшего полицейского, сильного и крайне опасного, справедливо сообразил, что скрыться все равно не сумеет, а потому сам, без чьей-либо помощи, как ковылял, так и рухнул на землю; он перевернулся на спину, сделал жалобное лицо, наполнил глаза слезами и, едва лишь Павел приблизился, стал молить о пощаде: