Брат мой Авель - стр. 33
– «И солнце всходило, и радуга цвела, всё было, всё было, и любовь была…»
Голос хрипел, срывался, не слушался, но кто-то рядом уже подпевал. Авель возвысил голос.
– Пылали закаты, и ливень бил в стекло. Всё было когда-то, было да прошло…
Сердце билось в рёбра. Он по-собачьи, ногтями отбрасывал обломки. Чьи-то проворные руки помогали ему. Чьи-то голоса подпевали довольно стройно. Кто-то уже пожимал и гладил выглянувшую из-под цементного крошева серую руку. В ответ она пошевелила пальцами. Они удесятирили усилия. Кто-то ломиком отвалил кусок старого железобетона, и они увидели лицо страдальца. Оно было так же серо, как и всё на этих скорбных руинах. Кто-то дал страдальцу напиться. Кто-то суетился и грёб, как такса в охотничьем кураже.
– Парнишка, ты пой, – прошептали серые губы. – Если б ты не пел, я уж и помер бы наверное.
Что же петь? Авель раздумывал недолго.
– «Счастье вдруг в тишине постучалось в двери. Неужель ты ко мне? Верю и не верю. Падал снег, плыл рассвет, осень моросила. Столько лет, столько лет где тебя носило?»[8]
Кто-то хрипел и ругался. Кто-то крошил ломиком осколок плиты на более мелкие фрагменты. Вот из каменного крошева показались плечи страдальца. Вот выпросталась наружу вторая окровавленная рука.
– Тяни его!..
– Носилки! Где врач?!!
– «Столько лет я спорил с судьбой ради этой встречи с тобой! Мёрз я где-то, плыл за моря. Знаю – это было не зря…»
Страдальца унесли. Авель повалился сначала на живот, потом перевернулся на бок, а потом и на спину. В поясницу впился твёрдый осколок. Глаза уставились в зияющее бесстыдно голубое небе. Губы предательски дрожали. Щёки увлажнились.
– Не напрасно. Не напрасно было… – бормотал Авель.
– Поднимайся. Я помогу тебе, сынок…
Авель обернулся на знакомый голос. Отец! Как он оказался тут?
– Работать голыми руками опасно, – проговорил Святослав Гречишников, потягивая ему брезентовые рукавицы.
Какое-то время они работали плечом к плечу, переговариваясь только по мере необходимости. Наконец командирский баритон снова объявил минуту тишины. Они стояли, склонив головы. Слушали. Минуты текли в полной тишине. Потом старшие решили продолжать разбор с помощью экскаватора, а отец и сын отправились восвояси.
Они вернулись в палату. Авель обмыл окровавленные руки. Кто-то в белом халате протянул ему склянку с перекисью водорода, и он обработал ссадины.
– Ты ранен? – спросил отец.
Авель кивнул.
– Рана болит?
Надо что-то ответить отцу. Сказать правду? Он поднял голову, желая встретиться с отцом взглядом, и понял, что тот осматривает его, выискивая следы ранений.