Звереныш - стр. 28
Анатолий собирал осколки бутылки и ругал себя последними словами. Осколки были повсюду. В комнате пахло водкой и не было тряпки, чтобы вытереть разлитое. Анатолий схватил свое полотенце и с остервенением стал вытирать пол. Один из осколков поранил ему руку, и рана закровоточила. Анатолий смотрел на алую струйку, и ему становилось легче, как будто из глубокого пореза истекала мучившая его дурная кровь, от которой обязательно следует освободиться.
Осколки и окровавленное полотенце Анатолий сунул в мусорную корзину. Из руки все еще сочилась кровь и забинтовать ее было нечем. Злость постепенно уходила, оставляя после себя опустошение и усталость. Рука противно саднила, и он окутал ее подушкой.
Как заснул, он не помнил. Не слышал и того, как вернулся Сашка, как сладко похрапывал напротив его кровати, ничем не мучаясь и совершенно довольный жизнью.
На утро, увидев окровавленную подушку и рассеченную руку Анатолия, Сашка понимающе хмыкнул.
– Полегчало? – Спросил он, кивая на его рассеченную кисть.
Анатолий сделал вид, что не слышал вопроса. Он перевернул измазанную кровью подушку вниз и торопливо начал одеваться. На душе было муторно, как после хорошей попойки. Хотелось скорее выйти на улицу, глотнуть свежего прохладного воздуха и не видеть расплывшейся масляной рожи Сашки.
По дороге на службу он зашел в аптеку и купил бинт. Рука припухла и дергалась ноющей тупой болью. Он неумело забинтовал ее, и со злостью подумал, что теперь все будут спрашивать его, что случилось. И ему нужно будет врать или отшучиваться киношной фразой «бандитская пуля». Хотелось побыть одному, а не в этой вечной полицейской суете, где все снуют, спешат и жужжат, как в улье.
Анатолий вспомнил лавочку Светика, спрятанную за кустами и деревьями позади его дома, и ему жутко захотелось в этот уголо; как будто отгороженный от всего остального мира.
Народ спешил по своим делам. Многолюдный муравейник закрутил Анатолия своим водоворотом, смешал в своем разношерстном потоке и слил в общую гудящую массу, называемую «часом пик». Никто не обращал на него внимания, и злость его потихонку начала таять, превращаясь в досаду, от которой саднило внутри.
«Только бы Сашка не растрепал, – думал он. – – Впрочем… вряд ли… хитрый, собака…».
Сашка не растрепал. Когда к нему приставали с рассросами, он только пожимал плечами и отвечал:
– А черт его знает, сами спрашивайте!..
Анатолий был деланно весел, отшучивался и лукаво подмигивал женщинам.
– Сколько внимания сразу! Оказывается раненым быть выгодно! Сразу женщины любить начинают!