Звереныш - стр. 13
Ее большое полное сил тело, требовало своего, бунтовало и никак не хотело смириться с одиночеством женщины, смысл жизни которой должен заключаться в детях. Нелепая ее судьба наказывала ее непонятно за что, и она, не мирясь с этой участью, яростно сопротивлялась ей.
Проводив всех, Танька собралась за детьми. Светик все также лежал на лавочке и смотрел в небо, а Кешка в коляске лепетал что-то свое, то и дело пытаясь выбраться из нее.
– Домой пора, – устало сказала Танька, – уехали все. – Теперь хоть учить никто не будет, а то ведь заучили. Все знают, как надо жить, одна я не знаю. Выспаться бы мне сейчас. Ничего больше не хочу. Ты уж, Светик, Кешку займи чем-нибудь, поиграй с ним. Я сосну немного. Ослабла я…
Светик шел серьезный и сосредоточенный, а Кешка весело лепетал в своей коляске.
– Дурачок совсем, – горько усмехнулась Танька. – Не понимает еще, что отца нет. Все ему пока нипочем… Да и тебе тоже, – Танька посмотрела на Светика. – Как подрастете, сильно отца не хватать будет! А я при вас и баба , и мужик теперь!
От жалости к себе ее большое тело передернуло, и она, остановившись, замолчала. Дыхание ее участилось, она едва сдерживала комок рыданий, подступивших к ее горлу. Но, вспоминая в этот миг обоих мужей, она жалела не о них, не о детях, а только о себе, о той несправедливости, с какой отнеслась к ней ее жизнь.
– Пойдем, мама, – толкнул ее в бок Светик. – Не надо так. Выспишься – и пройдет все, помнишь, как в сказке – утро вечера мудренее.
– Ну да, – наконец, сглотнув горький комок, согласилась Танька. – Все до свадьбы заживет!
Вдвоем они медленно покатили Кешкину коляслку к дому. И только в квартире, не говоря больше ни слова, Танька сразу зарылась в постель, и плечи ее крупного тела задрожали мелкой беззвучной дрожью.
Всю ночь, несмотря на усталость, не сомкнула Танька глаз. Не было у нее любви ни к первому мужу, ни ко второму. Были от обоих и обиды, и попреки, но зато , как ей казалось, не хуже , чем у других была устроена ее личная жизнь. Мужняя жена – не вдовица, не девка непристроенная. Какой-никакой плохенький, а все же мужик рядом. А теперь… Иная и красавица одна, а у нее уже два мужа было, хоть и звали ее коровой, и умом не блистала, и образованием. Только вроде судьбу обманула, да вдруг споткнулась об нее, словно не свое взяла, и пришлось отдавать.
На работу пришла зареванная и молчаливая. Смотрели на нее сочувственно и с жалостью, и от этого Таньке еще обиднее было за свою судьбу.
Больница, где она работала сразу по приезде в Москву медсестрой, тяготила ее. Остальные медсестры, хрупкие и фигуристые, потихоньку язвили за ее спиной насчет ее крупной фигуры и явных не московских габаритов, обзывая кубанским толстопузиком. Танька терпела, делала вид, что ничего не знает и старалась не связываться с их колкими замечаниями в свой адрес. Зато когда нужно было перестелить или перепеленать какого-нибудь тяжелого больного, Танька была незаменима. Она, как Геркулес, легко поднимала больного и громко командовала: