Золотая пряжа - стр. 26
– Он собирался вернуться через несколько дней…
– Что для Джекоба совсем недолго, – закончила за нее ведьма.
Они обменялись улыбками, которые, конечно же, не понравились бы Джекобу.
– Если он задержится, нам придется разыскать его ради Хануты. И пусть старый пропойца скормит меня своей кляче, но я скажу: с Джекобом ему полегчает. Я не знаю больше никого, к кому бы он так прикипел сердцем. Разве к актрисе, чей портрет выжег у него на груди бурым камнем один ханыга. Но старый дурень так стесняется его, что боится лишний раз расстегнуть рубашку.
Тут Ханута снова закашлялся, и Альма вздохнула.
– Ну почему я такая жалостливая! Еще недавно чуму паучью насылала на него из-за Джекоба, а теперь вот ночей не сплю… Деткоежки убивают в себе жалость, поедая детские сердца, наверняка есть и более аппетитный способ. Поможешь приготовить отвар? Даже если Ханута выплюнет его мне в лицо, потому что там не будет водки.
Лиса понимала, что никакой помощи Альме не требуется. Просто ведьма решила отвлечь ее, раз уж навязчивые мысли все равно не дают уснуть. В пивном зале, куда они спустились, никого не было. Даже Венцель уже спал. Он редко ложился раньше рассвета: согласно распоряжению Хануты, харчевня «У людоеда» закрывалась с уходом последнего посетителя. На кухне пахло супом, который помощник Хануты сварил на завтра. «Плохой солдат, зато отличный повар», – так говорил о себе Тобиас Венцель. Пока Лиса разогревала суп, Альма готовила целебное зелье.
– Я давно знаю про зеркало, – говорила она. – Гораздо дольше, чем Джекоб. Не его первого видела я выходящим из башни.
Это откровение так потрясло Лису, что она забыла про суп. Она никогда не спрашивала Джекоба о зеркале. Сам он тоже не поднимал эту тему, вероятно потому, что она слишком долго оставалась его личной тайной.
– Я уже не говорю об отце Джекоба, – продолжала Альма. – Он долго жил в Шванштайне, но я не любила его, поэтому не вспоминаю о нем при Джекобе. Нет. Первый явился сюда за полстолетия до Джона. В Виенне правил тогда не то Людвиг, не то Максимилиан, тот самый, что скормил свою младшую дочь драконам. А на месте руин стоял Охотничий замок, прекраснее не было во всей Аустрии. Тогда еще шванштайнцы прогнали великана, который украл пекаря. Должно быть, решил подарить игрушку своим детям. Я слышала, именно с этой целью великаны обычно и похищают людей.
На ситечке, через которое ведьма процеживала свой чай, остались висеть кошачьи волоски.
– Эрих Земмельвайс[1] – я никогда не забуду этого имени, потому что оно напоминает мне о похищенном пекаре. Позже я узнала, что это девичья фамилия матери Джекоба. То есть это был один из его пращуров, насколько я понимаю. И вот он явился сюда, бледный, как шампиньон, и пахнущий, как алхимики с улицы Небесных Врат, что превращают свои сердца в золото. Этот Земмельвайс сделал хорошую карьеру в Виенне, вроде даже служил наставником императорского сына. – Альма повернулась к Лисе. – Ты, наверное, хочешь спросить меня, зачем я тебе об этом рассказываю посреди ночи? Так вот, в один прекрасный день Эрих Земмельвайс возвратился сюда из Виенны с невестой и объявил во всеуслышание, что отплывает в Новую Землю. И люди ему поверили, как верят сейчас альбийским историям Джекоба. Но через год я видела их обоих выходящими из башни, а потом Земмельвайс позвал меня к себе, потому что его супруга потеряла сон. Джекоб хорошо приспособился к переходам, но поначалу и он часто болел, так что будь осторожна.