Журнал «Юность» №09/2024 - стр. 10
Бабушка Ксения – «двоюродная». В детстве мы с братом бегали к ней домой за сладостями. Меня, взрослую, она продолжает считать маленькой и рассовывает по карманам конфеты.
Я бегу мимо уродской треугольной елки у ДК, через дорогу под навешенными сосульками-фонариками, мороз обжигает щеки, но мне жарко.
В бабушкиной квартире пахнет куриным супом и валерьянкой. Лицо бабушки кажется непривычным – давно я ее не видела. С прошлой зимы, когда умер на Севере Пашка – ее младший сын.
– Ари-ишенька, – радуется бабушка. – Курочку будешь? – Она сжимает руками передник. – Супчик лапшичный наварила, как чувствовала.
– Балетки, ба, балетки быстрее, – злюсь я, утыкаюсь взглядом в ком слежавшихся волос с боку ее головы.
С моих сапог стекает подтаявший снег, я в нетерпении чиркаю молнией куртки вниз.
Бабушка неторопливо переступает тапочками, возится где-то в зале, шуршит пакетами.
– А я радая такая, Аришеньку увядала, красиванькую, молоденькую, – напевает бабушка.
– Ба, быстрее! – Я дую под ворот футболки.
– Аришенька камфетки любит, а Котенька – бабочек.
– Ба-а-а.
Нестерпимо пахнет старостью. Я делаю шаг, чтобы заглянуть в зал: на овальных настенных часах почти без двух шесть. Поднимаю ногу и отхожу назад. На полу остается мокрое грязное пятно. Бабушка не замечает пятно и шаркает мягкими тапочками по нему, тянет ко мне пакет. Дряблая кожица на ее руках дрожит, под ней вырисовываются косточки.
– Откуда бабочки на балетках? – заглядываю я в пакет.
– Наши-ила. Для Коти.
Я отворачиваюсь и дергаю дверную ручку.
– Аришенька – ма-ахонькая, как семиклассница, – слышу сзади.
Стены в подъезде разрисованы черным. Я нажимаю на кнопку лифта. Меня раздражает обрубок света, падающий из раскрытой двери, будто бабушка ждет чего-то, ловит меня.
– Курточку бы подлиннее, застудисся.
В лифте я смотрю на свое лицо в зеркале. В ледяных глазах – усталость, раздраженность – как их убрать, чтобы Сережа не увидел? Я делаю попытку улыбнуться.
В холле Дворца культуры уже нет кузнечиков в шортиках и танцевальных купальниках. Лица родителей, сидящих в креслах, освещаются экранами телефонов. Сережа стоит на том же месте рядом с сидящей Котькой и смотрит в переливающееся от новогодних гирлянд окно. У Котьки на глазах слезы.
– Ничего страшного, – шепчу я, впихивая маленькие теплые ножки в ледяные балетки, – всего на пять минут опоздали. Зато бабочки прилетели. Короткие Котькины пальцы неуклюже трогают крылья бабочек.
– Беги!
Когда худенькая фигурка дочери исчезает за высокой дверью, я наконец сажусь и поднимаю глаза на Сергея. Он садится рядом. Мои напряженные руки расслабляются, я вытягиваю ноги и слегка сползаю вперед по сиденью. Все внутри расправляется. В отсутствие Котьки Сережа оживает, перестает быть деревянным: занимает локтями оба подлокотника, откидывается на спинку кресла. Он рассказывает про рабочий проект, а я пытаюсь понять смысл, но ловлю лишь отдельные слова, которые кажутся красивыми. Меня усыпляет его голос.