Жизнь и другие смертельные номера - стр. 17
– Ой, – махнула я рукой, – ничего страшного. Даже у моих двухлетних племянников пенисы больше, чем у Тома. – Это тоже было гиперболой, и я понимала, что вообще как-то странно говорить такую ужасную вещь женщине, которая не знает обо мне ничего, кроме того, что я люблю кофе с цельным молоком. Я всегда держала язык за зубами и старалась думать о людях только хорошее, но произошло что-то странное. Скоро я стану для других только воспоминанием, и по непонятной мне самой причине мне не хотелось, чтобы кто бы то ни было – ни мой брат, ни бывшая начальница, ни эта бариста – вспоминали меня как «кроткую овцу Либби».
Дженет засмеялась.
– Ну и хорошо. Жизнь слишком коротка.
– И то правда, – сказала я и кинула десять центов в коробочку для чаевых.
По пути домой впереди меня оказались две женщины, говорившие по-испански. Насколько я поняла, речь шла о промышленных отходах, но роскошные слова, слетавшие с их губ, вызвали у меня зависть. В школе я учила немецкий, и, хотя за уроки взималась плата как за практический бизнес-курс, я еще не попадала в ситуации, предоставлявшие возможность «пошпрехать» на «дойче». При этом я побывала в трех испаноязычных странах и с каждой поездкой все больше влюблялась в этот язык. Конечно, у меня уже нет времени, чтобы овладеть им, но я уже придумала, как захватить хотя бы щепотку этой латинской магии, прежде чем умру.
Правда, сначала я хотела убедиться, что все это не оказалось неадекватной реакцией с моей стороны. Придя домой, я позвонила в кабинет доктора Сандерса.
– Здравствуйте, это Либби, то есть Элизабет Миллер. Я вчера была на приеме, и доктор Сандерс сказал, что у меня рак. Я звоню, чтобы уточнить, какой именно рак. Я знаю, что лимфома, но не могу вспомнить остальное. Не посмотрите в моей карте?
– Понятно, – сказала секретарша. – Одну секунду. – Я услышала шуршание, потом она попросила подождать еще секунду. Через пару минут трубку взял доктор Сандерс.
– Элизабет…
– Вряд ли это вам понадобится впредь, но все называют меня Либби.
Голос у него был обеспокоенный.
– Либби, понимаю, это большое несчастье…
– Да, безусловно, – ответила я. – А теперь скажите, пожалуйста, еще раз, как называется моя опухоль?
– Подкожная панникулитообразная Т-клеточная лимфома.
– Э-э… вы бы не могли сказать по буквам?
Он сказал. Я поблагодарила и нажала на телефоне кнопку «отбой».
Вторая консультация – с доктором Гуглом – подтвердила, что диагноз у меня – хуже не бывает. Агрессивная форма – как у меня – распространяется быстро и обычно устойчива к химиотерапии. В довершение всего эта форма рака была настолько редкой, что согласиться на лечение означало на самом деле признать себя подопытным кроликом, посмертная слава которого сведется к нескольким строчкам в медицинской литературе.