Заявка в друзья - стр. 62
Толик за компанию терся у лифта, пытаясь приложиться напоследок к белой ручке в золотом браслете, сыпал шутками, скоморошничал, уговаривал Яну остаться, завлекал французским шампанским, но та на провокацию не поддавалась. Ухватив Егора за локоть, нареченная невеста решительно втащила жениха в кабинку лифта и одарила всех провожающих божественной улыбкой.
– Вот что за молодежь такая, – после их ухода Толик пригорюнился, поник головой на сжатый кулак. – Трудно им со стариками посидеть лишний час? Мои тоже вечно куда-то спешат, то на занятия, то на тренировку, то в кино, а поговорить с отцом по душам брезгуют.
– Что с тобой разговаривать, когда ты лыка не вяжешь целыми днями, – Светлана бесцеремонно вмешалась в мужской разговор, ненароком прилипла горячим бедром к бедру хозяина.
– Ты, женщина, цыц. Не возникай, а то… – грозивший загнутым пальцем икнул, сонно моргнул и шмякнулся головой о стол, только налитая рюмка опрокинулась в тарелку.
– И что с ним делать? – изумилась Светка.
– Да пусть спит. Быстрее протрезвеет…
Вдвоем с Толиком им всегда было хорошо в любую погоду, в лихую годину. Сядут за стол друг против друга и молчат. С годами слова сделались лишними, фальшивыми, настроение доподлинно передать не могли, поэтому вычеркивались из списка и заменялись на более доступные человеческому пониманию предметы общения – пол-литра и говяжью тушенку. Балагурил Толик исключительно при людях, а наедине со своей совестью в образе друга суворовского детства, Олега Кравцова, предпочитал созерцать внутреннее восприятие окружающего мира, и как это все сочетается с его личной философией, основанной на устойчивом пофигизме и на отдельно взятых моментах жизненного обустройства семьи Черкасовых. Выпьет Толик рюмку, выпьет другую и с протяжным выдохом уставится в пустую стену или окно, заломит в локте руку, обопрет голову и молчит, словно разговаривает, только про себя. Иногда вслух выдает отдельные фразы на подобие: «понимаешь, брат», «ну как тут не завестись», «однозначно по-любому». И думай, к чему такая глубина, от чего такая философия.
В такие моменты никто из них о давней службе говорить не любил. На армейские воспоминания по обоюдному согласию наложили они вето еще лет десять назад, когда каждый излился друг перед другом за все прегрешения вольные и невольные, встретившись один единственный раз на горной базе под Цхинвалом. Вот тогда с половиной канистры разведенного спирта и остатками бараньего шашлыка просидели они до самого рассвета, а откровенным рассказам Толика не было конца и края.