Заступа: Чернее черного - стр. 21
– Так-так, кто тут у нас? – голос Шетеня был слащавый до омерзения. – О, да это же мой добрый друг Николя! А кто с тобой? – Колдун насмешливо потянул носом жаркий застоявшийся воздух. – Мертвечинкой пованивает никак.
– Я Рух Бучила, Заступа села Нелюдово. – Рух взял переговоры на себя.
– Здравствуйте, господин Шетень, – пропищал Васька и из-за Руха не вышел.
– О-о, вурдалак? Приятно-приятно. – Шетень потер пухлые ручки. – С чем пожаловал?
– С этим вот дураком, – кивнул за спину Рух. – Помогаю поросячьему рылу вернуть твою хероту.
– Вурдалак помогает черту? – фыркнул колдун. – Зачем?
– Сам не пойму, – признался Бучила. – Питаю нездоровую слабость к юродивым.
– Жалость губит людей. И вурдалаков, – глубокомысленно изрек Шетень. – Ладно, пустое все это. Статуэтку принесли?
– Пока нет, – признался Рух.
– А на кой хер приперлись тогда?
– Рассказать об успехах.
– Ваши успехи мне до известного места. – Жирная щека Шетеня дернулась. – Важен лишь результат. Пока вы тут треплетесь, время идет. Слышь, Николя пальцем деланный, часики тикают, тик-так, тик-так. Сегодня, как оговорено, мои ребята придушили еще двоих мохнатых ублюдков вроде тебя. Так, Ивор?
– Так, хозяин, – глухо отозвался умрун, застывший по правую руку от колдуна. – Визжали как поросята. Совсем не умеют умирать, один даже обгадился. Мерзкие твари.
– Вот видите. – Шетень облизнул губы. – Время работает против вас. Пойдемте-ка, чего покажу. Ивор, посвети нам.
Колдун с трудом, пыхтя и отдуваясь, выбрался из кресла и, поддерживаемый под руки умрунами, пошаркал к незаметной двери в задней стене. Пустышки остались на месте, безразличные абсолютно ко всему.
– Глянь, какой красавец. – Шетень посторонился.
Сначала Рух почувствовал запах. Запах болезни и разложения, от которого слезились глаза. Сыро звякнул металл. Умрун поднял повыше подсвечник, оранжевые отблески запрыгали по голому полу, тьма отступила, открывая худого, как скелет, человека в углу, прикованного за шею цепью к стене. Кожа, покрытая гнойными язвами, ребра и торчащие позвонки. Узник дернулся и заскулил, подняв изможденные глаза без радужки, с едва заметной точкой зрачка. Не человек – вурдалак.
– Собрат твой, – похвастался Шетень. – Давно тут сидит. Угораздило перейти мне дорогу многие лета назад. Теперь, наверно, уже и не рад. Клыки и язык ему вырвал, крысиной кровью кормлю, он ныне тихенький, сидит себе, слушает, что говорю. Не перечит совсем. Смекаешь к чему я, упырь?
– Как не смекнуть, – кивнул Рух, не отрывая взгляда от искалеченного вурдалака. – Дураку ясно, что с башкой ты не ладишь совсем.