Южное Солнце-7. Да удвоится и утроится всё прекрасное - стр. 8
Своё сорокапятилетие Марина встретила пирогом с яблоками из айкановского сада и тяжёлым сердцем. Муж и дочь уже уехали в Москву, и она осталась одна с сыном, с которым не было взаимопонимания. Был у неё ещё талисман, привезенный из России любимая икона 18 века, размером с большую книгу. Видели эту икону многие, даже есть упоминание о ней в письме, написанном Анне Тесковой 12 июня 1939 года в день её отъезда с сыном в Советский Союз. К сожалению, никаких описаний самой иконы не осталось вот такая загадка ХХ века, а так хотелось вернуть её, или хотя бы копию, в цветаевскую квартиру в Ванве.
Многие цветаеведы предполагали, что любимой могла быть икона Георгия Победоносца, в честь которого родители назвали своего сына. Другие – допускали возможность, что любимой могла быть икона, перед которой в 1912 году венчались Марина и Сергей. Всё разумно и логично, но Цветаева непредсказуема, значит надо положиться на интуицию. Наверное, у каждого в детстве были такие случаи, когда ночью, во сне решались задачи, писались стихи, а Менделееву подсознание подсказало его знаменитый периодический закон химических элементов. Но проходило время и… ничего. Неужели все волшебства затерялись в детстве?
Однажды приехала из Москвы поэт Галина Балебанова. Свои стихи, посвященные Марине, она с чувством читала в цветаевской квартире Ванва, а её муж Андрей снимал репортаж для «Русского мира». Гостеприимный Флоран с энтузиазмом рассказывал гостям историю квартиры, изменившей его жизнь, превратив его в русофила и цветаеведа. Я подошла к серебряному камину. Не удивляйтесь, он действительно покрыт серебряной краской. Может быть, в честь цветаевской склонности к серебру, а может просто, как говорят французы «cache-misère», т. е. лифтинг прогоревшего, отпылавшего старика-камина, ставшего безобидной декорацией. А раньше он гудел ярким пламенем, жадно пожирая архивы Цветаевой, «куски её жизни», которые она не могла, по известным причинам, взять с собой в СССР.
Прикоснувшись к серебряным бёдрам седого камина, ощущаю тепло, что совершенно странно, ведь камни его должны охлаждать, а не греть. И вдруг, в карнавал танцующих мыслей, врезаются строки Цветаевой:
«Эврика!», – чуть не вскрикнула я. Как же можно было не принять во внимание, что Марина родилась в день святого евангелиста Иоанна, которого называли апостолом любви. Ведь любовь, свойственная духу «цветаевщины», была главной особенностью и духовного облика Иоанна. Он – единственный верный ученик, не побоявшийся сопроводить в последний путь Иисуса Христа на Голгофу. Как не вспомнить цветаевские строки: «Одна за всех – противу всех». Это им была написана Книга Откровения (Апокалипсис), особая книга, исполненная мистической глубины, силы и образности, оставившая след в поэзии Марины. Из всех книг Нового Завета только её одну не читают вслух на православных службах, боясь до сих пор ошибиться в прочтении футуристических символов. Иконографическим знаком Иоанна был орёл – символ высокого парения, присущего Цветаевой. Ведь она всегда высоко поднималась по лестнице своих чувств, а лестница её поэзии до сих пор бесконечна. Надо ли говорить, что Иоанн Богослов своими жизненными «чудесами» несомненно нравился Марине: возвращением в Эфес из морских пучин после кораблекрушения, сопротивлением всем гонениям, силой любви и его необычной и загадочной смертью. Стало совершенно ясно, что любимой могла быть только икона Иоанна Богослова – покровителя творческих личностей, апостола любви.