ЮлиАнна - стр. 1

– Вставай, свинья, Юльку через час кормить. – мать подошла к кровати и бесцеремонно стянула одеяло с Милены.

Наступило обычное утро шестого апреля 1999 года.

– Ишь, чего удумала! Девку месячную к себе в постель затащила!

Она обошла кровать и ещё сильнее запричитала:

– Ещё и сиську в рот засунула раньше времени!

Крохотная малышка едва заметно вздрогнула от громкого говора родной бабки, но мамины теплые руки тут же обхватили ее, защищая от криков.

– Она есть хотела, – тихо-тихо, виновато, будто оправдываясь, молвила Милена, – и заплакала… Как не пожалеть?

– Пусть бы орала! – повысила тон Анастасия Николаевна. – Лёгкие тренирует! Не хватало ещё одной соплячки в семье Соболевских! Ты еще и фамилию ей нашу дала – чуяла, что в тебя пошла? А мне таких как ты не надо, одной сыта по горло!

Милена медленно перевела взгляд с дочери на мать.

Высокая, с широкими покатыми плечами, положив руки на талию, та глядела с ненавистью и отвращением и напоминала гигантского коршуна с распахнутыми крыльями, приметившего жертву.

Милена инстинктивно прижала дочь еще теснее.

– Что вылупилась? – грубо спросила мать.

«И как она работает медсестрой? Хотя на работе она сама ангел. Только вот дома снимает крылья. Ей бы надзирательницей в лагеря», – думала Милена.

– Не будешь жить по правилам, вышвырну с соплячкой, и рука не дрогнет.

Анастасия Николаевна вышла из комнаты и громко хлопнула дверью. Малышка закричала. Пока Милена утешала ее, мать, уже одетая, в обуви, вновь зашла в спальню и, увидев плачущего младенца, заметно подобрела и даже едва улыбнулась: наверное, приятно быть причиной людской грусти и боли. За неимением собственных чувствований, можно всласть наесться чужими, а то, что ты сам их и регулируешь, делает тебя богом. Но в глазах Милены мать – сама сатана. Зачем же выгонять дочь с внучкой?! Пусть живут вечно – сдобный корм: пока не наестся, не отпустит.

– Я на смену, папаша приедет к полудню, к этому времени бардак убери и пеленки выстирай.

Анастасия Николаевна вновь хлопнула дверью, ребенок закричал громче.

… Прошёл час. Юля уснула.

Милена осторожно встала с кровати. Она добралась до ванной, голова кружилась, кисти слегка подергивало – привычное состояние после очередных материнских гадостей. Милена достала из тумбочки старую бритву и вытащила лезвие. Давненько она не пользовалась им: пока ходила беременной, мамаша сдерживалась и не колотила уже взрослую дочь. Но Милену это, скорее не радовало, а ещё больше настораживало: насколько эпичным будет концерт, после такого антракта?! Сегодня утром, глядя на мать, Милена почувствовала, что плотину вскоре прорвёт. Ее и новорожденная внучка не остановит.

Руки у Милены стало сильнее скручивать. Лезвие чуть не выпало из пальцев. Паника нарастала. Она испугалась, что потеряет контроль над телом, из которого словно выкарабкивался демон. Уже и губы начало сводить.

Милена трясущейся рукой провела лезвием по многочисленным белым рубцам на внутренней поверхности предплечья. Кровь медленно закапала на плитку, она почувствовала облегчение, постепенно отпускала скованность.

Руки больше не скрючивает: тело вновь принадлежит ей. Она наспех перемотала рану бинтом, вытерла кровь с плитки туалетной бумагой и вернулась к дочери.

Тело успокоилось, но голова разболелась от мыслей.

А если мать вновь поднимет на нее руку? Хорошо, если Юля будет спать. А вдруг проснётся? Тогда Милена станет терпеть и не вымолвит ни слова. Как в детстве. Только зажмурится, свернётся калачиком и будет представлять, как ее болтает в штормящем море, и это волны такие тяжёлые, а не мамкины руки. Но ведь она уже не маленькая! Может сдачи дать? Такое уже было однажды: мать ещё больше озверела и губу ей разбила. Приходилось врать фельдшеру, что в дверной косяк врезалась. Точнее, за нее мать говорила, да так чётко, властно и громко, что даже медработник не усомнился в «истине». Даже если и усомнился, вряд ли бы осмелился перечить.

Поэтому безопаснее всего замереть, представлять море и молиться, чтобы оно быстрее успокоилось и сильно не бушевало.