Юки-онна, или Записки о ёкаях - стр. 16
Томотада обрил голову, принес буддийские обеты и стал бродячим монахом. Он обошел всю империю и во всех святых местах возносил молитвы за душу Аояги. Добравшись в своих странствиях до Этидзэна, он стал разыскивать дом, где жили родители его жены. Но, поднявшись на вершину холма, где раньше стояла их хижина, он обнаружил, что она исчезла. На том месте не было ничего, кроме трех ивовых пней – два дерева были стары, одно молодо, и их срубили задолго до прихода Томотады.
Рядом с этими пнями он воздвиг памятную гробницу, на которой начертал различные священные тексты. Томотада совершил там немало заупокойных обрядов в память Аояги и ее родителей.
Нарисованная девушка[26]
Старинный японский автор Хакубайэн Росуи[27] пишет:
«В китайских и японских книгах есть много историй, как древних, так и современных, о рисунках, которые своей красотой зачаровывали зрителя. Такие легенды ходят о цветах, птицах и людях, нарисованных знаменитыми художниками. Изображение-де порой отделялось от картины и совершало различные действия, оживая, таким образом, по собственной воле. Мы не станем повторять истории, которые всем известны с древности. Но даже в наше время по всей стране многие рассказывают о картинах, написанных Хисикавой[28] Китибээ, – так называемых портретах Хисикавы».
Жил в Киото, на улице Муромати, один молодой ученый по имени Токкэй. Однажды вечером, возвращаясь из гостей, он увидел старую ширму (цуитатэ), выставленную на продажу торговцем подержанными вещами. Ширма представляла собой всего лишь обтянутый бумагой каркас, однако на нем в полный рост была изображена очень красивая девушка. Цену запросили самую скромную; Токкэй купил ширму и отнес ее домой.
Когда он, оказавшись в одиночестве, взглянул на ширму вновь, рисунок показался ему еще красивей прежнего. Очевидно, его писали с натуры – это был портрет девушки лет пятнадцати-шестнадцати, и каждая деталь, будь то прическа, глаза, ресницы или губы, дышала правдой и изяществом. Манадзири[29] напоминал «лепесток лотоса, просящий об услуге», губы были «как улыбка алого цветка», юное лицо обладало невыразимой прелестью. Если девушка, которую изобразил художник, была так же красива, как ее портрет, ни один мужчина не смог бы перед ней устоять. А в том, что она красива, Токкэй не сомневался: рисунок казался живым и способным ответить, если с ним заговорят.
Глядя на портрет, молодой человек понял, что очарован.
– Неужели на свете в самом деле существует столь прекрасное создание? – пробормотал он. – Как охотно я отдал бы жизнь – тысячу лет жизни! – чтобы хоть на мгновение заключить эту девушку в объятия!