Йеллоуфейс - стр. 11
– Семь! – задыхаясь объявляю я. – Семь, и это…
Но Афина на меня не смотрит. Она хмурится, часто моргает. Одна рука тянется к горлу, другая колошматит меня. Губы приоткрываются, и наружу вырывается глухой, тошнотный хрип.
Она давится.
Геймлих, я же умею его делать – умею же, да? Я со школы его не вспоминала. Но тем не менее подхожу сзади, обхватываю Афину за талию и надавливаю ей на живот, чтобы комок вылетел наружу (какая она тонюсенькая!), но Афина по-прежнему мотает головой, хлопая меня по руке. Панкейк наружу не выходит. Я давлю еще раз. Еще. Не работает. Мелькает мысль схватить телефон, нагуглить «ГЕЙМЛИХ» или глянуть инструкцию на Ютубе. Но на это уйдет драгоценное время, целая вечность.
Афина исступленно бьется о шкафчики. Лицо ее становится лиловым.
Помню, несколько лет назад в новостях была заметка об одной студентке, которая насмерть подавилась на конкурсе поедания панкейков. Помнится, как я сидела в туалете и листала эту статью: способ вот так внезапно, нелепо и никчемно уйти из жизни вызывал непристойное восхищение. По словам парамедиков, панкейки слиплись и застряли у нее в горле комком, твердым, как цемент. Цементный ком…
Афина дергает меня за руку, указывая на мой телефон. Глаза умоляюще блестят.
«Помоги, – выдавливает она одними губами. – Помоги, помоги».
Дрожащими пальцами, лишь с третьей попытки разблокировав телефон, я набираю 911. Меня спрашивают, что произошло.
– У меня тут подруга, – выпаливаю я. – подавилась. Я пыталась сделать Геймлиха, но не помогает…
Рядом Афина налегает на спинку стула животом, пытаясь проделать тот самый маневр. Движения становятся все более лихорадочными, мне приходит на ум тупая мысль, что она как будто трахает стул. Но ничего не помогает – панкейк из горла не вылетает.
– Какой у вас адрес?
Вот черт, я же не знаю, где живет Афина.
– Я не знаю адрес, мы у нее дома! – Я лихорадочно соображаю. – Ну… Тут через дорогу продают тако, и еще книжный, я точно не знаю…
– А можно точнее?
– Э-э… Дюпон! Дюпон-Сёркл! Возле метро, а в доме такая красивая вращающаяся дверь.
– Жилой комплекс?
– Да…
– Индепендент? Мэдисон?
– Точно, Мэдисон! Он самый.
– Номер квартиры?
Я не знаю. Поворачиваюсь к Афине, которая свернулась калачиком на полу и дергается так, что просто ужасно смотреть. Я разрываюсь между тем, чтобы помочь ей и глянуть номер на двери, но тут вспоминаю: этаж девятый, вид с балкона на весь Дюпон-Сёркл.
– Девятьсот семь, – выдыхаю я в трубку. – Пожалуйста, приезжайте скорее, боже мой…
– Скорая уже выехала. Пациент в сознании?
Я оглядываюсь через плечо. Афина уже не брыкается. Шевелятся только плечи, вздымаясь дикими рывками, как у одержимой.