Йеллоуфейс - стр. 12
Затем и это прекращается.
– Мэм?
Я опускаю телефон. Вокруг все плывет. Я трясу Афину за плечо: реакции никакой. Она лежит, широко распахнув выпученные глаза, на них страшно смотреть. Я трогаю ее за шею, проверяя пульс. Ничего. Диспетчер говорит что-то еще, но я ее не слышу. Я собственных мыслей не слышу, и все, что происходит дальше, между стуком в дверь и ворвавшимися в квартиру врачами скорой, – сплошь темное, невразумительное пятно.
ДОМОЙ Я ВОЗВРАЩАЮСЬ ТОЛЬКО ПОД УТРО.
Документирование смерти, оказывается, занимает очень много времени. Врачи скорой должны проверить каждую гребаную деталь, прежде чем смогут сделать запись в своих планшетах: «Афина Лю, 27, пол женск., умерла, так как подавилась гребаным панкейком».
Я даю показания. Сижу на стуле, неотрывно глядя в глаза врачу – светло-серые, почти прозрачные, на ресницах комочки туши, – а позади меня на кухне носилки, и там возятся люди в униформе, накрывая пластиком тело Афины. «О боже… Боже, это же мешок для трупов. Все происходит на самом деле. Афина мертва».
– Имя?
– Джун… То есть Джунипер Хэйворд.
– Возраст?
– Двадцать семь.
– Откуда знаете покойную?
– Мы дружим… Дружили. С универа.
– Что вы здесь делали этим вечером?
– Мы? Отмечали. – Нос щиплет от подступивших слез. – Она только что подписала контракт с Нетфликсом и была вне себя от счастья.
Я до одури напугана, что меня сейчас арестуют за убийство. Но это глупо – Афина подавилась, и глобула (они упорно продолжают называть это «глобулой» – что за слово такое, «глобула»?) сидит прямо у нее в горле. Признаков борьбы нет. Она сама меня позвала и впустила; люди видели, как мы по-дружески сидели в баре («Позовите того парня из «Грэхэмс», – тянет меня сказать, – он все подтвердит»).
Да почему я вообще пытаюсь себя выгораживать? Все эти детали ничего не значат. Я этого не делала. Не убивала. Просто смешно; смешно, что я вообще переживаю об этом. Ни один суд присяжных не вынес бы здесь обвинительный вердикт.
Наконец меня отпускают. На часах четыре утра. Офицер (в какой-то момент прибыла полиция, что, видимо, происходит при наличии трупа) предлагает подвезти меня домой в Росслин. Большую часть пути мы проводим в молчании, и лишь когда подъезжаем к моему дому, он бормочет что-то сочувственное – я слышу, но не усваиваю. Пошатываясь, я бреду в квартиру, скидываю туфли, срываю лифчик, полощу рот и валюсь на кровать. Какое-то время я рыдаю, избывая этим воем весь этот ужас, засевший внутри, а потом все-таки засыпаю после таблетки мелатонина и двух – снотворного.
Ну а в сумке, брошенной на полу возле кровати, похожая на раскаленный уголек, лежит рукопись Афины.