Ярослав и Анастасия - стр. 4
С трудом, одолевая наваждение, оторвал князь взор от красавицы-девушки.
– Спасибо за хлеб-соль, боярышня, – коротко поблагодарил он её и, переглянувшись с Чагром, пошёл ко всходу[28] с мраморными ступенями.
– Всегда тебе услужить готова дщерь моя, – осторожно заметил Чагр.
Молвил тихо, так, чтобы ни Зеремей, ни Шварн не услыхали.
В горнице допоздна шумел весёлый пир. Ярослав сидел вместе со всеми, поднимал чару, а думал только о ней – об Анастасии. Глухими толчками билось в груди сердце. Пил одно красное вино, ол[29] и мёд не принимал, по прежним пиршествам зная, как после смешения напитков болит чрево. Вообще, выпил вроде он в тот вечер немного, но голова кружилась, по телу растекалась какая-то необычная лёгкость.
Боярский челядин отвёл его в ложницу, слуга – старый верный Стефан – стянул с ног тимовые[30] сапоги, помог снять рубаху. Повалился Ярослав на пуховую постель, мягкую и широкую, забылся сном.
Проснулся он ещё затемно, словно от толчка какого-то. Перекрестился недоумённо и даже немного испуганно, огляделся по сторонам. Ложница, как ложница. Вокруг – никого. Стефан посапывает тихо на ларе у двери.
Князь поднялся с ложа, набросил на плечи рубаху, прислушался, уловил едва различимый короткий стук в дверь.
Странно, что старик Стефан не проснулся. Он всегда спит чутко и слышит каждый шорох в ночи. Или… Бог весть, чем угостили его на поварне боярские слуги.
Ярослав, неслышно ступая, подошёл к двери и медленно отодвинул засов.
Чья-то маленькая рука ухватила его за запястье.
– Пойдём, княже. Ступай за мной, – прошелестели милым шёпотом слова.
Яко тать[31], крался он по переходам, поднимался по лестницам, спускался вниз, потом снова поднимался.
Возле одной из дверей спутница его остановилась. Звякнул в замке ключ. Вспыхнула зажжённая свеча. Огонь выхватил из темноты лицо Анастасии, улыбка проступала на её пунцовых устах.
Она потянула его к себе, втащила в камору и решительно закрыла дверь.
Ярослав стоял очарованный, глядел на неё и не мог налюбоваться. Не передать словами всей открывшейся ему в одночасье юной красы.
Девушка села на край скамьи, со светлой улыбкой глянула на него, оробевшего, застывшего возле дверей, залилась тоненьким журчащим смехом.
– Испугался меня, что ль? Я думала, все князья – люди отважные и смелые. Да не русалка я, не вила лесная. Не погублю, не бойся. Просто… Хорошо нам с тобою будет. Вижу, по тебе вижу: несчастен ты. Никто тебя не приголубит, никто не пожалеет. А я… я для того и пришла.
Откуда столько смелости взялось у юной Анастасии? Зарделась девица, вспыхнули багрянцем её нежные гладкие ланиты. Задрожали трепетные уста. Чуть не разрыдалась боярышня, но Ярослав порывисто обхватил её сильными своими дланями, впился устами в багрянец щеки, затем жарким поцелуем ожёг уста. Забыта была в этот миг обоими робость, забыл Ярослав, что он – князь, что у него жена и дети, а Анастасия не помнила, что есть у неё строгий отец и братья. Всё осталось где-то в стороне, вдали, были в целом мире сейчас только они двое – мужчина и женщина, и было охватившее их обоих всепоглощающее чувство, такое чистое, светлое, обжигающее, как летнее солнце, яркое, как вспышка костра в чёрной ночи.