Янина и истинные роли. - стр. 12
Первыми на дело пошли девочки не старше тринадцати лет, сперва они подошли несмело, заглядывая в лица немцев, и видимо, что-то разглядели. Полыхнув радостью, они уже смелее подобрались к забору и принялись перекидывать узелки. Пять подростков перебросили по пять небольших тканевых наволочек с продуктами, собранных у всей пришедшей группы.
По женским рядам прошел довольный шепот, но все оставались на своих местах. Девчонки ушли, а женский батальон выждал еще минут сорок, не жалуясь и не выказывая недовольства на холод, грязь и ветер. И вот, первая из очереди пошла выкупать солдата.
У меня оборвалось сердце, когда старушка опустилась на колени перед двумя немцами, и склонив голову, протянула платок с поблескивающим золотом. Она умоляла их на корявом немецком, переходящим в русский, отдать ей племянника, последнего живого родича, показывая на худого мужика с глазами, полными безнадеги. Вот он точно не верил в возможное освобождение. Он был готов к смерти, приняв ее неизбежность своей уставшей душой. Но немец забрал платочек с украшениями и кивнул товарищу. Еще минут через сорок, которые бабулька так и провела на коленях, мужика ей вывели и приказали убираться. Уходили они молча и как-то незаметно для окружающих. Он все еще не верил, а она боялась поверить, пока тащила его за собой, постоянно оглядываясь и шепча благодарность.
Опять потянулось ожидание, потом очередная коленопреклонённая мать и просьба о продаже, и новая победа...
За пять часов моего наблюдения, старушки выкупили около четырех человек. Израненных, без руки или ноги, перебинтованных грязным тряпьем, худых, но получивших шанс на новую жизнь. Потом женщины с детьми умоляли отдать просто так солдат - отцов. Причем тут и сами дети ревели, звали папку, именно того, на кого указывала им мать. Тут получилось только у троих самых убедительных, еще трое ничего не добились. Но и это было победой для троих мужчин. Сегодня они будут спать в тепле, чистые и накормленные, с обработанными и перебинтованными ранами. Получат, если не квалифицированную медицинскую помощь, то что-то на нее похожее.
Немцы, те кого я видела и слышала, не зверствовали. Не оскорбляли женщин, не били, не угрожали оружием и не стреляли. Они прекрасно понимали, что большая часть продемонстрированных им рыданий и уговоров – лишь постановка. Но помогали, насколько могли себе позволить.
Уже стемнело, когда все ожидающие испытали сегодня свою судьбу, и большая часть женщин разошлась по домам. И я поковыляла в недалеко стоящий дом, решив не уходить от лагеря. Дом точно был брошен хозяином и постепенно заваливался, разрушаясь под натиском природы. Зашла я в него через пробитую в стене дыру и аккуратно пробралась до комнаты с более-менее приемлемыми условиями. Отыскала сухой угол в комнате с окнами, выходящими на улицу с дорогой, а не на внутренний двор. Накидала немного сырых тряпок, накрыла их клеёнкой с опрокинутого стола, и решила обдумать все, что случилось со мной в последние дни.