ЯблоковСад. Воспоминания, размышления, прогнозы - стр. 19

Когда мы занимались китами, до тюленей еще, пришла в голову идея подвести итоги. И мы написали книгу с Бельковичем «Киты и дельфины». Это были два тома, содержащие обзор всего по систематике, морфологии, поведению. Там была глава по иммунологии Славы Борисова. Главу по поведению написала Наталия Крушинская. Эта книга была очень быстро переведена за рубежом.

Я тогда был молодой, активный, ко всему – с интересом. Я не был карьеристом, но амбиции были. Я сейчас смотрю издалека на то время, и разделить амбициозность и желание исследовать очень трудно. В Советском Союзе все было регламентировано. Кандидат наук имел определенные возможности, но у доктора наук возможностей было гораздо больше. Например, доктор наук имел право на персональный абонемент в Ленинской библиотеке. Это давало возможность не приходить в читальный зал для работы, а заказывать книгу «навынос». Кандидат наук не имел права выписывать научную литературу из-за рубежа, а доктор наук мог на 50 или на 100 долларов США купить зарубежную научную литературу. Для этого был специальный отдел Академии наук на Кропоткинской в Доме ученых. Доктор наук мог подписываться на зарубежные научные журналы, что было невозможно для кандидата наук. Кандидат мог читать журналы только в библиотеке. Как только я стал доктором наук, я стал немедленно выписывать New Scientist – такой научно-политический журнал. Там были не просто научные статьи, а обзоры направлений развития науки. Когда я занялся фенетикой, я стал выписывать журналы с иллюстрациями, например Animals. Потом – зарплата. Младший научный сотрудник получал 120 рублей, а с кандидатской степенью – 170 рублей. Доктор наук – 400 рублей. Заведующий лабораторией – 500. А надо жить. У меня был ребенок, у меня была с помощью родителей купленная машина. Кооперативная квартира – сначала деньги дали родители, но дальше-то надо было платить за этот кооператив. Деньги были нужны, и их надо как-то зарабатывать. Это тоже могучий стимул для защиты докторской диссертации, которая не только могла раскрыть новые горизонты и возможности для науки, но и дать материальное обеспечение. Надо было защищаться, и интересно было защищаться.

Мы с Сергеем Евгеньевичем Клейненбергом искали, чем заниматься дальше… Я, как морфолог, занимался адаптациями: исследовал морфологические структуры и их функции. Возникла идея перенести «изобретения» природы в технику, то есть идея бионики. Я тогда не понимал зловещести этой идеи, был в эйфории, что, мол, морфология открывает какую-то структуру, а потом делается техническое устройство, которое копирует эту структуру, и получается нечто более эффективное, чем обычные человеческие изобретения. Ведь морфологическая структура живого организма отработана природой, эволюцией. Клейненберг очень всерьез к этому отнесся. И был сделан научный совет по бионике в Академии наук, куда вошел и Клейненберг. Возглавлял совет Аксель Иванович Берг, такой грандиозный оборонщик, очень приличный человек и в большой дружбе бывший с Клейненбергом. Но в результате оказалось, что вся бионика была направлена на оборонную промышленность и создание военной техники.