ЯблоковСад. Воспоминания, размышления, прогнозы - стр. 20

С Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским. Обнинск, конец 1970-х гг.

Эта эпопея вот чем для меня кончилась. Дельфинов начали исследовать с точки зрения служебного использования. В СССР впервые в неволе дельфины стали содержаться в Казачьей бухте в Севастополе, потом в Геленджике. Это были военные базы. И тогда я мог пойти по этому пути, войти в научные программы, которые используют дельфинов, и получать финансирование. Многие люди и организации так и сделали. А я отшатнулся. Когда понял, что дельфинов хотят использовать для военных целей, я не захотел в этом участвовать. Я ушел резко от морских млекопитающих в том числе и потому что был против использования бионики и дельфинов в военных целях. Мне казалось это неправильным. И я ушел в сторону. Мне не хотелось заниматься оборонными вещами, хотя, конечно, я об этом прямо не говорил. Да и нельзя было открыто сказать – это был бы крест на любой карьере.

В этот период я как раз и встретился с Тимофеевым-Ресовским.

Сергей Евгеньевич Клейненберг к тому моменту, наверное, дал мне все, что мог дать. Он дал мне возможность организовывать экспедиции, дал поддержку. Но мои научные поиски его уже не особенно интересовали. Он стал профессором и с удовольствием занимался организационной работой в институте. Он был очень надежным моим щитом и ракетой-носителем. Но он не был уже моим научным вдохновителем. А в науке нужно, чтобы были вдохновители, учителя. Одному в науке невозможно, гиблое дело. Ты будешь обязательно повторять то, что делал кто-то другой. Может быть, математик может проявить свою гениальность в одиночку. А в естественных науках это невозможно. Нужно обязательно быть на каком-то фронте, развивать его и при этом чувствовать, что справа и слева от тебя работают другие люди и ты знаешь, что они делают. И в этом отношении встреча с Тимофеевым-Ресовским была подарком судьбы, определившим мое дальнейшее существование как ученого.

Тимофеев, когда приезжал в Москву, останавливался или в доме математика Алексея Андреевича Ляпунова (но там было очень тесно), или у Реформатских. Сергей Николаевич Реформатский был радиохимиком, и Тимофеев знал его по радиационным делам, может быть, даже и по шарашкам. У Реформатского была хорошая квартира в доме на Мичуринском проспекте.

Я помню, что в большой комнате стоял рояль и я был около этого рояля, а Тимофеев-Ресовский сидел. И было несколько часов нашего разговора. Почему он ко мне отнесся с таким вниманием и время свое потратил – не знаю. Наверное, ему было интересно, потому что я был зоологом. Он сам себя называл «мокрым зоологом», потому что он исходно, хоть и не окончил университет, занимался гидробиологией. Дрозофилы и генетика были потом, а изначально – зоология.