Размер шрифта

Я – телепат Сталина - стр. 27

и в праздники. Он не напивался даже в Пурим[43], но любил притворяться пьяным после одного-двух глотков вина. Веселился как ребенок, хлопал в ладоши, танцевал. Когда он танцевал, то непременно что-то опрокидывал или разбивал, потому что был настоящим медведем, но жена его никогда не ругалась. И не потому, что у них всего было много, а потому, что у нее был золотой характер. В награду за то, что Берл исправился и встал на честный путь, Всевышний благословил его любящей женой и милыми детьми.

Все мои родные погибли в гетто. Мне не удалось найти ничьих следов после войны, несмотря на все мои старания. Но иногда мне кажется, что мой брат жив. Я чувствую его присутствие на свете. Я чувствую, что он сейчас, в эту самую минуту, думает обо мне. Наверное, это самообман. Моя известность велика, я не менял своего имени, если бы кто-то из моих родных остался бы жив, то найти меня для них не представляло бы труда. Нет, это мозг мой обманывает меня, обманывает сам себя, выдавая желаемое за действительное. Мне очень хочется увидеть кого-то из родных, мое одиночество ужасно меня тяготит, вот мозг и пытается утешить меня таким образом. Одиночество – страшная штука. Наверное, нет ничего хуже одиночества. Одно время мне казалось, что я свыкся с ним, но я ошибался. К одиночеству невозможно привыкнуть. У одиночества есть только одна хорошая сторона, одна польза – одинокому человеку не страшно и не грустно покидать этот мир. Чего страшиться? О ком грустить? Меня здесь никто не держит. В назначенный час я уйду без сожаления. Перед тем как закрыть глаза, я в последний раз прокляну тех, по чьей вине я остался один, начиная с Гитлера и заканчивая последним из его солдат. Кто мог подумать, что в двадцатом веке в центре просвещенной Европы люди опустятся до такого зверства? Даже я, при всех моих способностях, не мог представить ничего подобного. Казалось, что отношение к евреям в Германии не может быть хуже, чем в конце 1936 – начале 1937 года. Казалось, что дальше уже некуда, но как же все ошибались! У немцев был ко мне особый интерес, о котором я узнал от адмирала Канариса, руководителя военной разведки Гитлера.

Канарис

С графом Вольфом-Генрихом фон Хелльдорфом[44] я познакомился в Берлине летом 1927 года. Он пришел ко мне в гардеробную после выступления, сказал, что поражен моими способностями и желает познакомиться поближе. Признаюсь, в то время мне льстило подобное внимание. Фон Хелльдорф был богач, аристократ, депутат парламента. Подкупало и его отношение. Я чувствовал, что он искренне заинтересовался мной, что он восхищен. Это мне тоже льстило. При более близком знакомстве приятное впечатление усилилось. Фон Хелльдорф держался со мной на равных, без всякого чванства, присущего большинству аристократов. Он был остроумным и много знающим собеседником. Странно, но тогда, в 1927 году, я не почувствовал с его стороны ни малейшего проявления антисемитизма. В моем присутствии он ни разу не подумал о евреях плохо. Более того – он хвалил произведения Цвейга

Страница 27

На следующую страницу