Я остаюсь - стр. 13

Но несмотря на свой решительно-романтический настрой, я с удивлением отметила, что сам по себе канадец не приносил мне счастья, хотя старался: покупал мне пирожные в европейских столицах, скрепя сердце, сам платил за мою пиццу в ресторане и подарил мне электронную книжку, шампунь, маленькую стеклянную лису, ручку «молескин» и гору дорогих канадских открыток с многообещающими словами на каждый праздник, который мы встречали не вместе. Мой английский был если не на пике, то на подступах к нему, хотя мне все равно никак не удавалось перевести ему фразы вроде «кузькина мать». С ним я никогда не могла по-настоящему разозлиться, не могла высказаться, и если сначала это только радовало меня, то потом начало раздражать. И я потихоньку стала понимать: место, где нужно искать то самое счастье, – никак не другой человек, это – ты сам.

Мы с товарищем канадцем бродили по разным уголкам Европы и мечтали найти свой город, чтобы поселиться там. Мои мечты остаться в Генте плавно сменились фантазиями о жизни в Канаде.

*********

– Где родился там и пригодился, – учила меня мне сестра во время нашей очередной вылазки по магазинам – Погуляла и хватит, зачем ты рвешься в эту Канаду?

– Ну уж нет, – я упрямо пинала серым носком ботинка камешки. Мы ждем электричку – Ни разу не так. Я уеду в Канаду, и мне там будет хорошо. В Канаде не бывает электричек. Там не бывает преступлений.

– В Канаде вообще ничего не происходит.

– Вот-вот, там безопасно, понимаешь?

– Ты заметила, что ключевое слово ничего, а ты вечно ищешь приключения? Ты уверена, что тебе туда нужно?

– Ну конечно! – я была непреклонна.

Я узнавала себя в словах Эриха Мария Ремарка, который писал в своем романе «Ночь в Лиссабоне»: «Когда негде остановиться, когда нельзя иметь крова над головой, когда все время мчишься дальше. Существование эмигранта. Бытие индийского дервиша. Бытие современного человека. И знаешь, эмигрантов гораздо больше, чем думают. К их числу принадлежат иногда даже те, кто никогда не покидал своего угла»^>11. Я была каким-то мысленным эмигрантом: живя в России, я любила закрывать глаза и представлять, что я не здесь. А самым ужасным чувством было возвращение. Стоишь в очереди на рейс вместе с другими русскими там, в аэропорту, и с ужасом понимаешь, что Россия началась уже здесь. И даже если ты физически находишься еще в Бельгии или США, то эта самая аэропортовая очередь любезно напомнит тебе, откуда ты родом. Потому что в отличие от всех других национальностей, именно у русских в аэропорту за рубежом все плохо, и они не стесняются громко об этом рассказывать. Как в анекдоте: «Это твоя родина, сынок». Они не понимают объявлений на английском, уже устали от долгого ожидания, недовольны рейсом и погодой, они обгорели, простудились и, в конце концов, почти обижены на то, что срок действия их визы закончился. Они завидуют тем, кто только что приехал или просто здесь живет. Ведь вокруг по-прежнему ходят все те же испанцы или американцы, которые родились точно такими же, но куда свободнее, и им не нужно преодолевать все круги ада и переживать из-за того, что визу могут не дать. А возможно, очередь просто не хочет возвращаться в Россию? В нас до сих пор живет ощущение железного занавеса, который вот-вот захлопнется навсегда и мы больше никуда не поедем?