Я никогда не - стр. 10
Гастон сегодня прихрамывал. К голубым брюкам и белой рубашке он напялил черные подтяжки. Достаточно было увидеть эти педерастические подтяжки, чтобы понять о Гастоне три основополагающие вещи: он зависит от отца, как рыбки в аквариуме от искусственного вентилирования, все, о чем его ни попросишь, он сделает через жопу, и он смотрит на себя в зеркало во время секса.
На самом деле его звали Бейбит, но я называла его Гастоном9. Он был атлетически сложенным, улыбчивым до тошноты сыном моего отчима, с которым мы росли с пятнадцати лет и который был так похож на придурка из «Красавицы и Чудовища», что каждую встречу я смотрела на него и думала: сейчас он достанет две дюжины сырых яиц и начнет ими жонглировать.
Согласно легенде Гастона, он получил травму вчера на футболе. Он делал вид, что терпит боль и не жалуется, но это молчание, это перекошенное лицо, эти подавляемые вздохи только привлекали к нему больше внимания, на что он, вне всяких сомнений, и надеялся. Я совершенно уверена, что в футбол он играть не умеет, и только картинно травмируется в первые пятнадцать минут, чтобы оставшееся время героически подбегать к мячу, с опозданием, конечно, а потом, тяжело дыша, наклоняться вперед, упираясь руками выше колен.
Но мама души в нем не чаяла. Она относилась к нему с таким уважением, как будто полгода назад он вернулся из экспедиции, а не закончил магистратуру, и будто его грядущая свадьба была событием уровня династического брака. Мама восхищалась всем: как он катается на борде, как много у него друзей, как хорошо он ладит с любым начальством. Но чем ослепительнее улыбался Гастон, тем больше грехов я в нем предполагала – было в этой идеальной улыбке что-то отталкивающее, что-то малочеловеческое. Иногда он выкладывал видео со своих гулянок: вот он хлопает моделькам, очарованным его костюмом-тройкой, и делает такое выражение лица, типа это рок-н-ролл, ребята, вот он прыгает с прогулочной яхты друзей в море – ровно в тот момент, когда камера точно направлена на него. Я в жизни не слышала от него ни одной смешной шутки, но он почти всегда сиял, будто собирался произнести нечто феерическое.
– Все в порядке, мам, все в порядке, – сказал он моей маме в ответ на ее предложение приложить лед.
Мама посмотрела на него с беспокойством и пошла в кухню за рыбой.
– Дети, мойте руки, – она появилась на пороге с блюдом, нагруженном сибасом и овощами, и Гастон рванул было ей помочь, но тут же исказился в лице, якобы ему больно. Гастон и мама одновременно бросили на меня одинаковый осуждающий взгляд, но если бы Гастон вместо меня посмотрел внимательно на маму, а мама – в зеркало, всем стало бы понятно, почему я не торопилась рисковать своей светлой блузкой. Моя мама была повернута на спорте. Она ходила на гольф, на йогу, на кроссфит, и, как мне всегда казалось, когда я смотрела на ее руки – на армрестлинг. Гастон захромал к ванной под причитания мамы, а меня на выходе она больно, по-птичьи схватила за плечо, чтобы улучшить мне осанку.