Я была джихадисткой. Расследование в центре вербовочной сети ИГИЛ - стр. 3
Когда я ходила взад и вперед по их комнатам, в которых отец и мать, как правило, ничего не меняли, в моих жилах от ужаса застывала кровь. В этих комнатах, превратившихся в святилище забытой жизни, я невольно проникала в чужую интимную жизнь. Словно реликвии подростков были последними доказательствами их реального существования.
Существование Лейлы казалось застывшим, пленником давно минувших дней. Повсюду были фотографии ее нормальной жизни. Я видела ее в майке с глубоким вырезом, накрашенную, среди друзей, в кафе. Лубочные картинки, далекие от новой Лейлы в бурке[5] с «калашниковым» в руках. После долгих разговоров с Самирой я продолжила собственное расследование, подтвердившее многие слова матери Лейлы, и написала статью. Еще одну статью на тему, которая за последние месяцы, к великому сожалению, стала довольно банальной. Однако статья так и не была напечатана. Лейла пришла в бешеную ярость, когда мать сообщила ей о нашей беседе. Она пригрозила сжечь все мосты: «Если ты будешь говорить обо мне с прессой, я не только не вернусь, но ты больше никогда обо мне не услышишь. Ты не узнаешь, жива я или умерла». Об этом рассказала мне Самира, вся в слезах, охваченная животной паникой.
До сих пор я не рассматривала проблему под данным углом. В принципе я могла бы опубликовать свою статью: дело носило публичный характер и широко освещалось в Бельгии. Но зачем? Как это ни печально, такие истории случаются чуть ли не каждую неделю. Я хорошо знаю решимость этих молодых людей, которые считают себя преисполненными веры. Все дни напролет им вдалбливают в голову, что они должны забыть свою семью «нечестивцев» и распахнуть объятия для новых братьев. На пути подобных поисков «неверные», которые называют себя папой и мамой, представляют собой лишь преграды.
Это не вина Лейлы. Она искренне думает, что защищает свою мать, указывая ей, как следует себя вести. Лишь дома, оставшись одна, я даю волю ярости. Методы прозелитизма, которые используют исламистские бригады, меня бесят. Я ищу видео с живым Тариком, жадно просматривая бесчисленное множество пропагандистских фильмов на YouTube. Если фильмы идут не на французском или английском языках, я выключаю звук. Я не могу слушать эти заунывные песни, которые – и это правда – проникают вам прямо в душу и оболванивают вас. Но порой они более приемлемые, чем кадры пыток и трупов, иссушенных под жаркими лучами солнца. Я брожу по лабиринту франкоязычных сетей моджахедов, поражаясь контрасту между звуком и образами. Задорный смех, комментирующий ужасные зрелища, делает их еще более невыносимыми.