Восхождение Эль - стр. 24

– Простите, – прошептал он. – Но я не могу сейчас исчезнуть.

Это было важно, важнее всех норм морали и нравственности, важнее понятий добра и зла, важнее истинного откровенного облика Ниберу, к которому он, возможно, никогда не сможет подступиться. Шон, а вернее, его глубинная сущность, стремилась встретиться с кем-то, он не знал ещё с кем, но точно понимал, что обязательно должен, а тот, второй, в этом потоке жизни безбожно опаздывал на встречу.

– Это предрешено, да, – опять прошептал Шон, принимая на ладонь горячего, ввинчивающегося в эту паршивую жизнь младенца.

Мальчик молчал, синел на глазах, и тогда Шон зубами схватился за тонкую живую трубочку, тянущуюся к чреву потерявшей сознание Халь. Он рванул всё ещё острыми клыками пуповину, заглотил её обрывок и замер, тяжело опустившись рядом с огромной постелью. Через несколько неизмеримо долгих секунд на лице новорождённого проступили признаки жизни, мертвенная синь растворялась сначала в бледно-белом, а затем стала наливаться розовым. Он дёрнулся, захлебнулся обжигающим внутренности сухим воздухом Таифа.

Раф, открыв ещё мутные, ничего не видящие глаза, истошно закричал от страха.

– Его высочество, наследный принц! – покатилось по всему дворцу, и в родовой зал хлынули акушерки, повитухи, первые придворные дамы, жёны министров – все те, кого вайнир Шон безжалостно выставил из родильных покоев.

Эта разноцветная, благоухающая толпа радостно ввалилась для того, чтобы тут же в ужасе замереть на пороге. Ещё колотились, весело повизгивая, задние ряды, но те, что попали в комнату первыми, увидели, как у подножья кровати, обречённо и неестественно свесив на грудь голову, сидит самый загадочный и страшный вайнир Таифа. Лицо у Шона было совершенно чёрное, так же, как и руки, на которых надрывался криком младенец. Изо рта колдуна к чреву новорождённого тянулась, извиваясь в бешеном нервном пульсе, пуповина, а сам великий и могучий только что навсегда ушёл на другую сторону тени.

Пятнадцатого июня седьмой день рождения его высочества Рафа, наследного принца Таифа, отметили со всеми полагающимися увеселительными традициями. Тысячи торжественных птиц ллибри выпустили на главной площади города. Очевидцы утверждали, что они на несколько минут полностью закрыли небо разноцветными крыльями, а в птичьей трели тонул даже гомон многочисленной толпы. Когда ллибри разлетелись умирать в истощённые степи Таифа, прямо на площади открыли бочонки с дармовым вином. Хоть и королевским, но из самых дешёвых, как после рассказывал грум Дэн, присутствующий в составе поздравительной делегации.