Вошь на гребешке - стр. 85
– Так.
– Для анга служение не подвиг, а смысл жизни. Этот слабак желал прославиться, а должен был наплевать на себя. Ну, не знаю… сбежать с поля боя, что бы ни подумали о нем зрители? Или еще что-то придумать. А он… он умирал принародно. Со стены замка смотрели, наверное, многие, иначе бы и легенды не сложили, так?
– Может и так.
– Должен был сбежать, даже осмеянный и непонятый. Найти толкового болотника74, хотя эти лентяи, вроде, зимой спят и от боевых дел век за веком отлынивают. Еще должен был тряхнуть кого поумнее из западных замков: почему из безобидных складок ближних к нам миров вдруг поперли исподники? Кто не удержал границы? Найти их и по мозгам надавать изменникам, они ж отродясь о верности знают только одно: цену её. Ну, дальше что, – Черна нахмурилась, широкие брови сошлись у переносицы. – Дальше как получится. Крепко знаю одно. Помереть великан имеет право не ранее, чем это сделается неинтересно для легенды. Потому что спасенные не бывают памятливы, они ж вне опасности. Стоил бы он твоего внимания, был бы он настоящим великаном – он бы, пожалуй, подох в болотине или надорвался в горах, никому не заметный на фоне огней праздника победы.
– Тогда почему Тэра повесила в главном зале картину с этим… слабаком? – Белек запутался, не решаясь снова защищать могучего, плечистого великана. – Она поумнее тебя.
– Поумнее, чего ж спорить, есть такое дело. Не знаю! Чтобы видеть, чем история отличается от настоящей жизни, – пожала плечами Черна. – Чтобы угодить мастеру, вдруг он приятель Тэре? Ну, или еще есть сто причин, откуда бы мне угадать верную, я не вальз ни на ноготь!
Черна вскочила прыжком, притомившись сидеть без движения. Хохотнула, подпрыгнула второй раз, выше. Неразличимым глазу движением отняла у приятеля двухзвенную палку, обиженно звякнувшую разок перед тем, как оказаться заткнутой за пояс. Черна уже подавала Бельку освободившуюся от оружия руку.
– Идем. Дался тебе этот слабак! Он совсем на тебя не похож, разве волосы одного тона. Ты гораздо лучше, ты думаешь о других, а он подыхает раз за разом, никого не спасая и никому не даруя надежду. Это его и убивает, понимаешь? Не число врагов, а собственная пустая душа.
– Значит, по-твоему, он не герой?
– Он? Нет, точно, – серьезно заверила Черна, не глянув на картину. – Герой бы выжил. И пер на себе тяжесть дальше, сколько надо и через «не могу». Тащить непосильное куда труднее, чем красиво сдохнуть, понимаешь?
– Не совсем…
Разговор, эхо которого угасло много лет назад, напрочь стерся из памяти – и вдруг выплыл, проявился. Вернее, пригодился повзрослевшему Бэлу, первому ученику Тэры Арианы, честно умирающему на поле боя. Было так спокойно и просто закрыть глаза и уйти, исполнив должное, разочаровавшись в людях и даже отчаявшись. Сил нет, света нет, понимания происходящего тоже нет… Умереть уместно и даже здорово, так можно переложить дела на чужие плечи и не думать, велика ли тяжесть и дотащат ли её до цели Светл и прочие. Возможно, Тэра – а вдруг она уцелеет – однажды заказала бы знакомому мастеру новую картинку: старший ученик красиво истекает кровью на осенней траве, исполнив малый долг.