Воровская правда - стр. 24
Мулла был неимоверно худ, словно десятилетия просидел на воде и хлебе. Вот только руки его не изменились. Как и прежде, фаланги пальцев оставались длинными и гибкими. Ни тяжесть прожитых лет, ни лагерное житье-бытье не вытравило из его сатанинских глаз озорного огонька, который когда-то сводил с ума женщин. Да и сам Мулла не одряхлел с возрастом, лишь стал похож на корявое высохшее дерево, которое никак не желало ломаться и готово было поскрипывать на сильном ветру еще не один десяток лет.
Тимофей Егорович невольно поднялся со стула:
– Заки?
Мулла неодобрительно оглядел Беспалого и после некоторого раздумья слабо пожал протянутую руку.
– Значит, ты теперь мухобой?
Беспалый сдержанно улыбнулся:
– Что-то вроде того.
– Зачем из барака выдернул? Неужели соскучился? А может, помирать срок пришел, и ты надумал проститься? Хе-хе-хе! Поживешь еще! У тебя даже румянец на щеках играет. Располнел ты, Тимоха... Тебе бы к нам на лагерную диету, ты бы тогда мигом скинул лишних полтора пуда. Медицина что говорит? Лишний вес вредит здоровью!
– Я тебя часто вспоминаю, Заки, – вздохнув, ответил Беспалый. – Как это ни странно, но чем ближе последний час, тем воспоминания юности становятся острее.
– Ого! Ты меня удивляешь, Тимоша. Вот уж не думал, что начальник колонии, хоть и бывший, может быть философом! Впрочем, все в руках Аллаха...
Мулла никогда не забывал о том, что он мусульманин, и часто поминал Аллаха. Увидев свободный стул напротив Тимофея Егоровича, он сел и выжидательно перевел взгляд на Александра. Теперь он видел, как сын похож на отца. Пройдет десяток лет, и барин станет точной копией своего отца, Беспалого-старшего.
– Заки, если желаешь, можно будет устроить тебе досрочное освобождение. Засухаришься... А желающие найдутся, уверен! Если что, поможем. Больших грехов за тобой не числится. И администрация не станет возражать.
Беспалый кивком указал на сына, который с интересом наблюдал за разговором бывших корешей. Оба старика чем-то напоминали богобоязненных странников, исходивших немало дорог, но под конец жизни вернувшихся в храм. Вот только место паломничества – тюрьма!
– И ты предлагаешь сухариться человеку, который почти полвека просидел за решеткой?! – возмутился старый зэк. – Да если я отсюда уйду, в лагере вообще правда умрет! А потом, здесь меня все знают, уважают. Я – Мулла, и этим многое сказано. А кем я буду на воле? Вокзальным побирушкой? Так, что ли? Молчишь?
– Мне нечего сказать.
– Ты лучше ответь мне, что стало с Шельмой? Я кое-что, конечно, слышал, но хотелось бы узнать от тебя.