Ворон. Волки Одина - стр. 40

– Что ж, мечи теперь у них хорошие, но все равно в стену из щитов с ними вставать что-то не хочется.

От слов Флоки Черного мои мысли разлетелись, как камушки, брошенные в озеро.

– Они сражались как бешеные псы.

– Да, и врагов немало положили, – подтвердил Улаф. – Старому Улафу только подучить их малость, – добавил он, сверкнув белыми зубами в лунном свете. Флоки осматривал меч синелицего, ловя клинком отраженный свет.

– Никому не посоветую стоять с тобою рядом во время учебы, дядя Улаф, – сказал тяжело топающий по берегу Оск – на каждом плече у него лежало по бараньей ноге.

Он передал их Браму, и тот довольно причмокнул. Все радовались, что у нас теперь есть свежее мясо, хотя полакомиться им мы сможем, только когда отойдем подальше.

– Ничего, научатся, Оск, – ответил Улаф, разрезая воздух мечом. – Помню я время, когда ты до нижнего бимса [20] не доставал, парень. Да монахи Белого Христа лучше с потаскухами управляются, чем ты с копьем!

Оск выругался.

– Я тоже помню те дни, Дядя, – сказал Брам, фыркая, как бык, и отдавая бараньи ноги на «Фьорд-Эльк». – Малыш Оск даже себе на башмаки попасть не мог, когда мочился!

– Иди к черту, Брам, – ответил Оск, перелезая на «Фьорд-Эльк».

Но шутливая перебранка только начиналась.

– Да он моей жене веслом по заднице не попал бы! – завопил страшила Хедин.

– Сказывали, однажды Оск в море прыгнул, да промахнулся, – ревел со смеху Свейн.

– А из лука он стрелял так плохо, что родители целых пятнадцать лет считали сыночка слепым! – сказал еще кто-то, и в конце концов даже Оск не мог скрыть улыбку в бороде.

С «Морской стрелы» тоже доносился смех, сливавшийся с глухими ударами прибоя, – воины в серебристой лунной мгле затаскивали на корабли добычу. Я надеялся, что блеск добытого в бою серебра отвлечет датчан от мыслей о свежей могиле, в которой покоились их братья, и, судя по доносившемуся до моих ушей смеху, так оно и случилось. Я направлялся к своему сундуку, когда один из датчан запел:

Мы сразились с синелицыми, Чья кожа пепла темнее. Мы отымели их женщин И набили трюмы добычей.

Иногда мне кажется, что человеческий смех оскорбителен для ушей богов. Бесился же Грендель [21], когда слышал бесстыдные песни и шутки, несшиеся из медового зала короля Хродгара. Часто бывает и так: только что воин беззаботно смеялся – и вот он уже лежит мертвый, словно жестокие прядильщицы вплетают золотую нить в полотно его жизни прямо перед тем, как ее оборвать.

– Ладно, парни! – прокричал Рольф с мачты «Морской стрелы». – Хорош торчать в этой дыре, здесь больше нечем поживиться!