Вопреки - стр. 37
— Он взрослый мальчик, так что найдет себе занятие по возрасту, — побольше язвительности, колкости. Запиваю свои слова кофе. Отворачиваюсь от Питера и Элли, натыкаюсь на внимательный взгляд Алисы, нашей кухарки, опускаю глаза.
Времени вести разговоры нет, девушки-официантки носятся между кухней и общей столовой, накрывают стол. Я слышу смех и разговоры постояльцев, Питер с кружкой идет в столовую. Ему, как хозяину ранчо, положено и нужно завтракать с гостями, развлекать их беседой. К счастью, мне присутствовать не обязательно. Лишний раз сталкиваться с Германом чревато моему спокойствию. Оно мне с таким трудом досталось, что не хочется его потерять в одно мгновение.
— Марьяна! — вздрагиваю на выходе из кухни.
Здесь по-русски и настоящим именем может ко мне обращаться только один человек: Соболь. Именно он стоит за моей спиной, именно его холодящие душу серые глаза встречаются с моими, и холодный пот выступает вдоль позвоночника.
Ночью, когда мы сидели на крыльце, согреваясь теплом друг друга, мне казалось, что он изменился. И голос у него звучал более мягко, почти кротко и с нотками упрашивания, что ли. Если бы наш разговор продлился чуток больше и обсуждали что-то постороннее, наверное, я поверила ему, что он изменился. Сейчас, чувствуя на себе резкий, как стальной клинок, взгляд, понимаю: сколько волка ни корми, он будет смотреть в сторону леса. Сколько бы Герман не старался подавить свою сущность, она все равно будет выпирать из него.
— Нам нужно поговорить.
— Мы вчера все обсудили, — скрещиваю руки на груди, хоть как-то пытаюсь защититься от недоброго взгляда серых глаз.
— Одну тему мы все же опустили, — сокращается расстояние, хочется отступить назад, стойко остаюсь на месте. — Кэтрин.
Имя дочери словно хлыст над головой. Вздрагиваю от неожиданности и испуга. Я из последних сил заставляю себя смотреть Герману в глаза, не моргать. Он, подобно хищнику, следит за моей реакцией, следит за каждой моей эмоцией, при этом сам оставаясь непрошибаем на чувства.
— Что Кэтрин?
— Она моя дочь? — сужает глаза, предупреждая, что лгать не стоит.
Я знаю все оттенки его взглядов, раньше именно по ним ориентировалась на минном поле под названием «совместная жизнь».
Сказать. Нужно сказать. Он имеет право знать. Он ее отец. Только вот все внутри противится этому решению, мне неприятно даже думать об этом. Я не хочу объяснять дочери, откуда взялся папа, почему он сейчас здесь, а потом уедет и хрен когда еще раз приедет. И приедет ли.
Не хочу Герману объяснять, почему ему не сообщила сразу о беременности. Это ведь придется вновь вспоминать пережитый кошмар его смерти. Придется сказать, что Адам скрыл от меня правду о том, что он выжил. Тайсум и так не в восторге о того, что Кэтрин дочь Соболя, он предпочитает думать, что малышка от Кевина. Мой покойный муж сам относился к дочке как к позднему родному ребенку. Он с удовольствием окунулся с головой в заботы о малышке, не брезгуя менять памперсы. Лучшего отца для Кэти я бы и не могла придумать, если бы не смерть Кевина.