Во дни усобиц - стр. 5
– Убью! Убью! – орал он, вне себя от лютой злобы.
Старик Сакзя, в стёганом войлочном халате зеленоватого цвета, подбежав, ухватил его за руку.
– Оставь! Не нада! Продать нада! Купец нада!
– Он оскорбил меня! Я убью эту собаку!
– Ай-ай, нехорос урус! – качал головой Сакзя, укоризненно взирая на Тальца гноящимися, обезображенными трахомой глазами. – Зачем так? Плёхо так. Сегодня – я тебя полон бери, завтра – ты меня полон бери. Зачем сердиться?
– Степной пёс! – сквозь зубы процедил Талец. Арсланапа нехотя вложил саблю в ножны. Воистину, Сакзя прав. Не к чему убивать этого упрямого гордеца. Лучше продать его, как дорогой товар, заморскому купцу. Вон какие у уруса широкие плечи, мускулистые руки, он статен и силён. А хороший работник всегда и везде нужен.
Тальца скрутили крепкими ремнями и бросили на землю возле вежи. Дующий с моря свежий ветерок приятно ласкал его измождённое лицо и трепал нечёсаные тёмно-русые волосы. Им овладели горькая тоска и отчаяние, хотелось порвать проклятые ремни, освободиться и бежать. Но его охраняли два бдительных стража с острыми копьями. Да и куда убежишь: всюду на сотни вёрст – чужие люди, чужая земля, чужие законы.
Утром они вошли в город. Тучный фрязин[15] в коротком платье и разноцветных портах принял из рук Арсланапы и Сакзи пошлину – несколько бобровых и лисьих шкурок – и пропустил их за ворота. Талец впервые очутился в крымском городе и с любопытством смотрел на узкие кривые улочки, богатые дома, огороженные каменными стенами, хижины бедноты – утлые мазанки и землянки. Редко встречались и дощатые невзрачные строения.
На пристани Каффы в бухте стояли корабли с высокими резными носами. На ветру колыхались разноцветные хоругви и паруса, на скамьях сидели скованные цепями смуглые кандальники-гребцы, меж ними сновали надсмотрщики, кормщики, на длинных мачтах висели корзины. Талец слышал про них, знал, что в таких корзинах сидят сторожевые корабельщики, следящие с высоты, чтобы корабль не налетел на скалу или не сел на мель. Сердце молодца сжималось от тоски при виде гребцов, ему невольно думалось: неужели и его ждёт такая участь?! Ох, горе горькое!
«Ничего, выберусь как ни то![16] – постарался Талец ободрить сам себя. – Ещё сойдусь в поле с сим лютым ворогом, с Арсланапою, отплачу ему за Хомуню, за иных ратников, за людей русских, в полоне погинувших! Руци есть, нози есть, не пропаду, чай!»
В стороне на берегу шумело торжище, раздавались зазывные голоса купцов, пестрели шелка, ревели верблюды.
Пленников, подгоняя плетьми, ввели в большой глинобитный сарай, грязный, как свиной хлев, велели сесть на крытый соломой земляной пол и заперли на крепкие засовы. За дверями слышались пьяные крики стражей, скрипели телеги, ржали кони – там кипела будничная суматошная жизнь.